"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

их взаимоотношения были уже юношеской дружбой. Адва изучал лесное хозяйство
и поговаривал о дальних поездках в Россию или Азию в качестве
инженера-лесовода, как только закончит учение. А его друг избрал себе более
солидную мечту по сравнению с этой юношеской: он тем временем проникся
интересом к нарастающему рабочему движению. Когда они снова встретились
незадолго до войны, оказалось, что Адва уже побывал в России. О своих
тамошних перипетиях рассказывал он мало, сейчас работал в конторе какого-то
большого общества, и создавалось впечатление, что в прошлом у него были
крупные неудачи, хотя житейские его дела обстояли довольно сносно. А друг
его юности из классового борца превратился в издателя газеты, которая много
писала о социальном согласии и принадлежала одному биржевику. С тех пор,
взаимно презирая друг друга, они нерасторжимо были связаны между собой. Но
судьба их разлучила снова, а когда еще раз свела на короткое время, Адва и
рассказал нижеследующие истории - так, словно вытряхивал перед другом мешок
с грузом воспоминаний, чтобы потом пойти с пустым мешком дальше. При таких
обстоятельствах неважно, что ему возражал Аодин, и их беседу можно передать
как монолог. Важнее точно описать, как выглядел Адва в тот момент, потому
что непосредственное впечатление от этого немаловажно для понимания его
слов. Но описать его вид трудно. Можно сказать, что он напоминал сильный,
упругий, тонкий хлыст, прислоненный к стене и упирающийся в свой мягкий
конец. В таком наполовину прямом, наполовину согнутом положении он,
казалось, чувствовал себя нормально.

- К самым удивительным местам в мире, - начал Адва, - относятся те
берлинские дворы, где два, три или четыре дома показывают друг другу свой
задний фасад, а внутри за их стенами в четырехугольных дырах сидят и поют
кухарки. По виду медно-красной посуды на полках угадывается, как она может
дребезжать. А далеко внизу кто-то громко бранит какую-нибудь кухарку или
тяжело ступают по гулкой мостовой деревянные башмаки. Взадвперед. Тяжело.
Беспокойно. Бессмысленно. Беспрестанно. Так или нет?
Вот сюда-то и выходят окна кухонь и спален - в тесном соседстве друг с
другом, как любовь и пищеварение в человеческом теле. Этажами громоздятся
одно над другим супружеские ложа, потому что спальни в доме расположены
одинаково, и стена с окнами, стена ванной, простенок для шкафа определяют
место постели с точностью почти до полуметра. Совсем так же этажами
нагромождены друг на друга столовые, белые кафельные ванные и балконы с
красными абажурами. Любовь, сон, рождение, пищеварение, неожиданные встречи,
полные забот и общения ночи наслаиваются в этих домах друг на друга, как
стопки булочек в закусочной-автомате. Личная судьба в таких квартирах, где
живет среднее сословие, предначертана уже при их заселении. Ты ведь не
станешь отрицать, что человеческая свобода заключается главным образом в
том, где и когда люди делают то или другое; делают же они почти всегда одно
и то же. Поэтому есть свой дьявольский смысл в том, что эта схема дается в
горизонтальной проекции, всегда одинаковой. Я однажды залез на шкаф только
для того, чтобы воспользоваться вертикалью, и могу сказать, что неприятный
разговор, который мне пришлось вести оттуда, прозвучал тогда совсем
по-другому.
Адва рассмеялся сам себе и наполнил рюмку; Аодин же подумал о том, что
они сидят сейчас на балконе с красным абажуром и этот балкон является частью
его квартиры; но он промолчал, потому что слишком хорошо знал, что он может