"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

уже не так страшно - он ощутил испуг, но сумел бы его перенести - если бы в
тот же миг не почувствовал, что перед ним - самка хищника. Стриндберговских
взглядов тогда еще не было, люди жили и умирали со взглядами восемнадцатого
века, и естественнейшим движением Эпатана было любезно сорвать с головы
шляпу и галантно поклониться. Тем временем, однако, он заметил, что запястья
разглядывающей его дамы почти такой же толщины, как его голени, а зубы,
видневшиеся в приоткрытой с жадностью и любопытством пасти, раскрывали
картину бойни, которая ему предстояла. Особа, которую он видел перед собой,
внушала страх, она была красива, сильна, но и взгляд, и весь облик ее были
исключительно женственны. Он чувствовал, как нежность, играющая во всех
членах этой хищной кошки, невольно заставляет его вспомнить восхитительное,
безгласное красноречие любви. Ему приходилось не только содрогаться от
страха, но еще и выдерживать постыдную борьбу, которую вел этот страх с
потребностью мужчины любым способом произвести впечатление на существо
женского пола, запугать и победить в нем женщину. Вместо этого он явно был
приведен в смятение и покорен противником. Зверь женского пола внушал ему
страх, потому что это был зверь, а та совершенная женственность, которой
было проникнуто каждое его движение, привела к тому, что к невозможности
всякого сопротивления добавилось чудо обморока. Он, маркиз д'Эпатан, был
приведен в состояние и в положение самки, и это - в последнюю минуту жизни!
Он не видел никакой возможности уйти от этого причиненного ему зловещего
надругательства, потерял власть над своим рассудком и, к счастью, далее уже
не мог знать, что с ним сделалось.



2197 ДО НАШЕЙ ЭРЫ

Мы ни в коей мере не настаиваем на том, что дата верна, но если
государство амазонок в действительности существовало, то к дамам, которые в
нем проживали, следует относиться исключительно серьезно. Ибо, если бы они
представляли собой нечто вроде склонного к насилию союза по борьбе за права
женщин, то в историю они вошли бы, самое большее, с репутацией абдеритов или
эдаких Санчо Пане и остались бы до наших дней комическим примером
неженственности. Вместо этого они живут в нашей памяти, овеянные героизмом,
и из этого можно заключить, что в свое время они в высшей степени
замечательным образом жгли, убивали и грабили. Не на одного индоевропейца
они нагнали страху, прежде чем завоевали свою славу. И, конечно, не одного
героя обратили в бегство. Одним словом, они нанесли немалый урон мужской
гордости доисторических времен, пока те в конце концов, во искупление
собственной столь значительной трусости, не превратили их в легендарные
существа, следуя известному закону, согласно которому горожанин, выехавший
летом на природу и спасающийся бегством от коровы, будет всегда утверждать,
что это был по крайней мере бык.
А что, если этого государства девственниц вообще не существовало? Это
вероятно уже хотя бы потому, что вряд ли можно себе представить, будто у них
имелись дивизионные и полковые аисты, которые поставляли рекрутов
губительницам мужчин. Кого же тогда боялись античные герои? Не было ли все
это лишь мечтой, которая странным образом несла с собой насилие? Невольно
вспоминаешь о том, что они почитали и богинь, которые, случалось, разрывали