"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

звуковую кинозапись их выразительнейших жестов и выступлений, нашли бы их
удивительно малопривлекательными. Чем это объясняется? По-видимому, всему
земному свойственно некое преувеличение, какой-то суперплюс, чрезмерность.
Даже для пощечины нужно больше, чем непосредственный повод. Энтузиазм
настоящего момента перегорает, и как только он стал ненужным, забвение гасит
его, - это очень созидательная и содержательная деятельность: лишь благодаря
ей мы по-настоящему, каждый раз заново, возрождаемся как естественная,
приятная и логичная личность, во имя которой мы все на свете считаем
оправданным.
В этом нам мешает искусство. От него не исходит ничего, что могло бы
продолжать свое существование без энтузиазма. Оно представляет собой, так
сказать, один энтузиазм без костей и пепла, чистый энтузиазм, сгорающий
дотла и все остающийся в раме или между крышками переплета, словно ничего не
случилось. Оно никогда не становится нашим прошлым, а всегда остается нашим
прошедшим. Понятно, что каждые десять или двадцать пять лет мы смотрим на
него с тоскою!
Исключением является великое искусство, то, что, строго говоря, одно
только должно называться искусством. Но оно вообще никогда по-настоящему и
не принадлежало обществу живущих.



ЛИНЗЫ

Магическое действие замедленных киносъемок в том, что зритель видит
себя среди движущихся предметов словно плавающим под водой с открытыми
глазами. Это сделало кино популярным; но еще задолго до него то же самое
можно было испытать благодаря способу, который ввиду его удобства и ныне
стоит рекомендовать, а именно: рассматривая в подзорную трубу то, на что
обычно не смотрят через подзорную трубу. Ниже описан подобный опыт.
Вначале объектом служило объявление на воротах старого красивого дома,
стоявшего напротив места наблюдения; в доме размещалось известное
государственное учреждение; с помощью линз наблюдатель прочел объявление,
извещавшее, что прием посетителей в этом государственном учреждении - с
девяти до шестнадцати часов. Уже это удивило наблюдателя: было только
пятнадцать часов, а ни одного чиновника не только нигде не было видно, но он
не мог и вспомнить, чтобы когда-либо в это время он кого-нибудь видел там
невооруженным глазом. Наконец за отдаленным окном он обнаружил двух
маленьких, стоявших близко друг к другу мужчин, которые барабанили пальцами
по стеклу и смотрели вниз на улицу. Но он не только обнаружил, как они там
стояли, заключенные в маленький круг его инструмента, а и всем сердцем понял
их и с гордостью отметил, сколь важным может оказаться лорнирование
чиновников и вообще людей, которые должны отсиживать священное количество
служебных часов.
Вторым было здание рядом с домом, где находилось наблюдавшееся
учреждение. Это был старый дворец с фруктовыми гирляндами на капители
бутовой стены и прекрасной симметрией ввысь и вширь, и когда дозорный еще
искал чиновников, он уже обратил внимание, как отчетливо эти пилястры, эти
окна и карнизы вырисовываются в подзорной трубе; и поскольку он охватывал их
одним общим взглядом, его почти испугала та каменная перспективная