"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

человека. Но былое искусство ничему не служит, его прошлое незаметно
потерялось и утратилось, оно ни для кого не ступенька. Ибо разве чувствуешь
себя действительно стоящим ступенькой выше, когда смотришь вниз на некогда
восхищавшее? Стоишь не выше, а просто _в другом месте_! Да, честно говоря,
если перед старой картиной ты с благостным, едва сдерживаемым зевком
обнаруживаешь, что уже не обязательно надо восторгаться ею, то это еще
отнюдь не означает, что тебя увлекает необходимость восхищаться теперь
новыми картинами. Чувствуешь себя лишь попавшим из одного временного плена в
другой, что совсем не мешает держаться с совершенно добровольным и активным
видом; добровольность и недобровольность вовсе не противоположности, они
тоже смешиваются поровну, так что в конце концов добровольное недобровольно
преувеличивается или же наоборот - недобровольное преувеличивается
добровольно, как это часто бывает в жизни.
Тем не менее в упомянутом "другом месте" кроется какое-то удивительное
"опережение". Если все это не обманчиво, нужно признать здесь сходство с
модой. Она ведь обладает не только той особенностью, что впоследствии ее
считают смехотворной, но и другой: во время ее царствования люди с трудом
могут себе представить, что взгляды человека, не одетого точь-в-точь так же
смехотворно, как они сами, можно безоговорочно принимать всерьез. Не знаю,
что при нашем восхищении античностью могло бы предохранить начинающего
философа от самоубийства, если бы не то обстоятельство, что Платон и
Аристотель не носили штанов; штаны гораздо больше, чем это считают,
содействовали духовному созиданию Европы, которая без них, вероятно, никогда
не избавилась бы от своего классически-гуманистического комплекса
неполноценности по отношению к античности. Наше глубочайшее чувство времени
таково, что мы не хотели бы поменяться ни с кем, кто не носит современной
одежды. И в искусстве, наверное, тоже только поэтому каждый новый год
вызывает у нас ощущение прогресса; возможно, это просто случайность, что
художественные выставки приходятся вместе с новыми модами на весну и осень.
Чувство прогресса - неприятное чувство. Оно очень напоминает сон, в котором
сидишь верхом на лошади и не можешь слезть, потому что она ни минуты не
стоит спокойно. Хотелось бы радоваться прогрессу, если бы только он имел
конец. Хотелось бы на одно мгновение остановиться и, сидя на коне, свысока
сказать прошлому: "Гляди, гдея!" Но пугающее развитие все продолжается, и
если человеку уже не раз доводилось испытывать подобное, он начинает
чувствовать себя скверно, имея под брюхом четыре чужие ноги, неуклонно
шагающие вперед.
Но какой же вывод следует сделать из того, что так же смешно и
неприятно видеть устаревшие моды, пока они еще не стали маскарадными
костюмами, как смешно и неприятно смотреть на устаревшие картины или фасады
домов и читать книги вчерашнего дня? По-видимому, лишь то, что мы сами себе
становимся неприятными, как только отходим на известное расстояние от самих
себя. Этот отрезок ужаса, который мы себе внушаем, начинается за несколько
лет до нынешнего времени и кончается примерно в период жизни родителей наших
родителей, то есть в тот период, который оставляет нас совершенно
равнодушными. И то, что начинается там, уже не устаревшее, а старое, - это
наше прошлое, но не то, что устарело в нас. А то, что мы делали и чем были
сами, почти целиком укладывается в отрезок ужаса. Было бы поистине
невыносимо вспоминать все то, что мы некогда считали самым важным, и
большинство людей, если бы им в более пожилом возрасте продемонстрировали