"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

продажи вразнос газетных статей, - из этой Германии к бесчисленным придуркам
притекают средства и содействие для осуществления их причуд, для печатания
книг и создания журналов. Поэтому в Германии до ее нынешнего обнищания
ежегодно выходило более тысячи новых журналов и выпускалось свыше тридцати
тысяч книг, и это считалось явным признаком духовного величия.
К сожалению, с гораздо большей уверенностью можно предположить, что это
был не замеченный своевременно призрак распространяющейся мании связей;
охваченные этой манией, тысячи группок, каждая в отдельности, посвящают свою
жизнь какой-нибудь навязчивой идее, так что вскоре уже перестаешь
удивляться, когда совершеннейший параноик не может удержаться от участия в
конкурсе любителей.



ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ

Легче предсказать, что мир будет
делать через сто лет, чем предугадать,
как будут через сто лет писать.
Почему? Полный ответ не пригоден для
застольной речи.
(Из неготовой книги, которая
более серьезно ответит на
этот вопрос.)

Когда человеку случается во второй раз смотреть пьесу или перечитывать
роман, двадцать лет тому назад пленившие его душу вместе с другими душами,
он переживает нечто такое, что, собственно, еще никогда не получало
объяснения, потому что каждый, по-видимому, считает это естественным: блеск
пропал, значение утратилось, при прикосновении взлетает пыль и моль. Но
почему такое постарение неизбежно и что, собственно, произошло, - этого не
знают. Комизм всех художественных юбилеев состоит в том, что старые
почитатели делают такие торжественно обеспокоенные лица, словно запонка
съехала им за пластрон рубашки.
Это не то же самое, что повстречать возлюбленную юношеских лет, не
ставшую с годами красивее. Правда, и в этом случае человек тоже уже не
понимает - неужели это он когда-то так лепетал, но тут по крайней мере дело
связано с трогательной бренностью всего земного и с пресловутым
непостоянством любви. Но произведение, с которым встречаются вторично,
подобно возлюбленной юношеских лет, пролежавшей два десятилетия в спирте: ни
один волосок не изменился, ни одна чешуйка розового эпидермиса не
преобразилась. Ужас тебя охватывает! И вот ты должен снова стать кем был,
кажущееся непременно хочет, чтобы его принимали за ту сущность, которой оно
кажется: это пытка растягиванием, при которой подошвы остаются на своем
месте, а все остальное тело тысячу раз наматывается на вращающуюся землю.
Вновь пережить былое художественное впечатление - это не то же самое,
что встретить других призраков старых волнений и восторгов: призраков бурных
ночей, отшумевших страстей, врагов и друзей. Все это вместе со своим
окружением исчезло, как только миновало; оно выполнило какое-то назначение и
было поглощено самим выполнением; это был отрезок жизни или ступенька