"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

sans enthousiasme!" {Без энтузиазма; в самом деле без энтузиазма (франц.).}
Но это я узнал лишь за день до своего отъезда: ведь она всегда умудрялась
все сказать к месту, побуждая при этом собеседника делиться своими самыми
сокровенными мыслями. Я с радостью сообщил бы нечто подобное и о даме из
Висбадена, которая также жила с нами; но, к сожалению, я многое уже позабыл,
а те крохи, которые остались в памяти, не позволят прийти к выводу, что она
достойна подобных заключений. Я хорошо помню лишь, что она всегда была в
юбке в продольную полоску и выглядела поэтому, как большой деревянный забор,
на котором висела наглаженная белая блузка. Судя о чем-либо, она
противоречила сама себе, и, как правило, это получалось так: кто-нибудь
говорил, например, что Оттавина была родом из Тосканы. "Да, - отвечала она,
- из Тосканы. Но тип римский! У всех римлянок носы - прямое продолжение
лба!" При этом Оттавина не только была родом из Тосканы, но и нос у нее
никак не был прямым продолжением лба; дама из Висбадена обладала столь
гибким умом, что ей в голову всегда сразу приходило готовое суждение просто
от того, что прочие готовые суждения выпихивали его наружу - им там было
тесно. Я боюсь, она была несчастной женщиной. И возможно, даже не женщиной,
а девушкой. Она совершила морское путешествие вокруг Африки и собиралась в
Японию. Она рассказывала в этой связи об одной своей подруге, которая
выпивала семь кружек пива зараз и выкуривала сорок сигарет, и называла ее
отличным товарищем. Ее лицо, когда она это говорила, выглядело ужасающе
порочным, оно все состояло из бесчисленных складок кожи и косых прорезей
рта, носа и глаз; казалось, что она, по меньшей мере, курит опиум. Но как
только она ощущала, что на нее никто не смотрит, лицо у нее делалось вполне
симпатичным, и это симпатичное лицо тонуло в прежнем, как мальчик-с-пальчик
в сапогах-скороходах. Пределом мечтаний для нее была охота на львов, и всех
нас она спрашивала, как мы считаем, очень ли сильным надо для этого быть?
Что касается мужества, полагала она, то мужества у нее хватает, а вот хватит
ли сил перенести все трудности? Ее племянник утверждал, что хватит,
поскольку сам не отказался бы, если бы она взяла его с собой; но для
двадцатидвухлетнего юнца это ведь имеет совсем другое значение, чем для нее,
не так ли? Бедная кругосветная тетка! Я уверен, что под солнцем Африки она
панибратски похлопает своего племянника по плечу, да так звонко, что все
львы поспешат убраться подальше, так, как старались сделать это мы с мадам
Жервэ.
Иногда я даже сбегал в таких случаях вниз, в бюро к мадам Никогдауэр,
или прокрадывался в коридор в надежде хоть краешком глаза увидеть Оттавину.
В сущности, у меня всегда имелась возможность созерцать звезды небесные, -
но Оттавина была прекраснее. Она была второй горничной в пансионе,
девятнадцатилетняя крестьянка, у которой дома остались муж и маленький
сынишка; и это была самая красивая женщина, какую я когда-либо видел. Пусть
никто не говорит, что красота бывает самая разнообразная, всевозможных видов
и степеней: это всем известно. Я был бы рад ничего не знать о красоте
Оттавины; это был рафаэлевский тип, который вызывает у меня даже некоторое
неприятие. Вопреки этому красота Оттавины приковывала к себе мой взгляд! К
счастью, подобные вещи не поддаются описанию. Насколько отталкивающе звучат
слова гармония, соразмерность, совершенство, благородство! Мы сами
нагромоздили их, и они стоят, как толстые тетки на крошечных ножках, и не
могут сдвинуться с места. Если же нам вдруг встречается настоящая гармония и
настоящее совершенство, то мы поражаемся тому, насколько эта гармония