"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

на старомодный лад, содержались в чистоте и порядке, а блюда, которые они
подавали, были весьма изысканны. Во время обеда господин Никогдауэр лично
стоял у стойки в качестве метрдотеля и руководил обслугой, хотя последняя
ограничивалась одной только Лаурой. Однажды я слышал его слова, обращенные к
ней с упреком: "Господину Майеру пришлось самому принести себе ложку и
соль!" Лаура испуганно прошептала: "Он что-нибудь сказал?" И господин
Никогдауэр тихо отвечал, вложив в свои слова все достоинство королевского
шеф-повара: "Господин Майер никогда ничего говорить не станет! " Вот до
какого высокого профессионального уровня он смог подняться. Насколько я
помню, он был высокий, худой и лысый, у него был водянистый взгляд и колючие
длинные усы, которые медленно опускались и приподнимались, когда он
наклонялся с блюдом в руках к постояльцу, чтобы с помощью изысканных
оборотов речи обратить его внимание на что-нибудь особенно вкусное. Да, что
и говорить, было в этих Никогдауэрах нечто своеобразное.
Я описываю все это в мельчайших подробностях, потому что уже тогда меня
не покидало ощущение, что такое никогда больше не повторится. Я ни в коем
случае не утверждаю, что имеется в виду нечто редкостное и ценное; оно лишь
особым образом было связано с одновременностью, что с трудом поддается
описанию. Если на стене висят двадцать стенных часов и вы вдруг посмотрите
на них, окажется, что у каждого маятника свое, особое положение; время,
которое они показывают, - и одинаковое, и разное, а истинное время струится
где-то в промежутке. Это - жуткое ощущение. У всех нас, кто жил тогда в
пансионе Никогдауэров, были на то свои, особые причины; у всех нас были
кое-какие свои дела в Риме, а поскольку в летнюю жару выполнить из них в
день можно было далеко не все, мы вновь и вновь встречались в нашей
гостинице. Был там, к примеру, маленький пожилой господин из Швейцарии, он
прибыл, чтобы выполнить миссию одной не бог весть какой значительной
протестантской секты, которая не больше и не меньше, как именно в папской
твердыне Рима решила учредить евангелический молельный дом. Невзирая на
палящее солнце, он носил всегда черный костюм, а на второй сверху пуговице
жилетки крепилась у него цепочка от часов, и с нее, чуть ниже, свисал черный
медальон с золотым крестиком внутри. Борода у него располагалась ровными
прядями слева и справа от подбородка, а на самом подбородке волосы росли так
редко, что заметны были лишь с близкого расстояния. На щеках борода вовсе
исчезала, а на верхней губе волосы от природы тоже не росли. Голова у
пожилого господина была покрыта русыми с проседью волосами, необычайно
мягкими, а лицу, казалось, надлежало быть розовым, но оно было белым, как
свежевыпавший снег, и на снежной глади лежали золотые очки. Этот пожилой
господин однажды, когда мы все сидели в салоне и беседовали, сказал,
обращаясь к мадам Жервэ: "Вы знаете, чего вам не хватает? Вам во Франции не
хватает короля! "
Я удивился и поспешил прийти на помощь мадам Жервэ: "Но ведь вы -
швейцарец и сами наверняка республиканец?!" - возразил я ему. Но тут
маленький господинчик словно высунулся из-за золотой ограды своих очков и
ответил: "О, это совсем другое дело! Мы ведь республиканцы уже шестьсот лет,
а вовсе не сорок пять!" Таков оказался швейцарец, который учреждал в Риме
протестантскую церковь.
Мадам Жервэ с обычной своей милой улыбкой отвечала ему: "Если бы не
было дипломатов и газет, у нас царил бы вечный мир". - "Excellent, vraiment
excellent!" {Превосходно, в самом деле превосходно (франц.).} согласился