"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

салютующей друзьям по застолью пивной кружкой! С какой серьезностью несут
они свою особенную службу, которая есть и пиршественная, и освятительная
жертва одновременно! А вы, девушки? Вы бестолково тянете их за собой.
Дергаете за поводок; даже времени им не оставляете, чтобы самостоятельно,
без вашего понукания хотя бы взглянуть на вас; вы не удостаиваете их
уважения. Увидев это, поневоле поднимешь на вас камень.
Братья! На трех лапах ковыляет Люкс или Вольф следом за этими
девчонками; слишком гордый, слишком сильно уязвленный в своей гордыне, чтобы
взвыть о помощи; пес, которому не остается ничего иного, кроме одного: в
знак протеста своевольно, упрямо, отчаянно прощаясь, оставлять поднятой
четвертую лапу, в то время как поводок тащит его все дальше и дальше.
Каких только внутренних собачьих заболеваний не возникнет вследствие
таких вот мгновений, какие отчаянные неврастенические комплексы таятся в
них! И самое главное: ощущаете ли вы на себе его печальный взгляд
единомышленника, брошенный на вас, когда вы наблюдаете подобную сцену? Он
ведь по-своему даже любит душу этой бестолковой девчонки. Ведь девчонки эти
вовсе не бессердечны; их сердца смягчились бы, если бы они понимали, что
происходит. Но этого-то они как раз и не знают. И не придает ли этим
девчонкам с веселыми сердцами очарование именно то, что они ничего о нас не
знают? Так говорит пес. Наш мир навсегда останется для них загадкой!



ПАНСИОН НИКОГДАУЭР

Был когда-то в Риме немецкий пансион. (Собственно говоря, кроме него
имелось и множество других.) Немецкий пансион - в то время в Италии под этим
понималось нечто вполне определенное, и в это понятие входило много
различных черт. Я до сих пор с ужасом вспоминаю о другом пансионе, где мне
довелось однажды жить, все в нем было до слез безупречно. Тот же пансион, о
котором идет речь, был совсем другим. Когда я вошел в переднюю, подошел к
стойке, где регистрируют приезжих, и впервые спросил хозяина, его мать
отвечала мне: "Не, его тут нету! Мозоли его замучили. Вот он их как раз и
парит! " Я назову его, пожалуй, господин Никогдауэр. Его мать,
соответственно - госпожа Никогдауэр, некогда пышная матрона, носила
объемистый корсет, но телеса ее с годами немножко приувяли, так что
облекающий тело корсет придавал ее формам в пространстве довольно неровные
очертания, а формы эти, в свою очередь, обтянуты были блузкой; чемто она
напоминала вывернутый сломанный зонтик, какие встречаешь порой в местах,
покинутых людьми. Начиная с пасхи и до октября, то есть весь мертвый сезон,
волосы свои она в порядок не приводила. А в сезон они выглядели седыми.
Другая ее особенность заключалась в том, что она носила запахивающуюся юбку
и в жару полы ее расходились до самого верха. Возможно, так ей было прохлад-
нее; возможно, однако, что такова была вообще особенность этого дома. Ибо
Лаура, горничная, которая прислуживала за столом, хотя и надевала специально
для этой цели чистую блузку с застежкой сзади, но все то время, пока я жил в
Риме, из всех крючков она застегивала, по-моему, только два нижних, так что
в прорезь виднелась нижняя рубашка, а дальше проглядывала красивая спина
Лауры - словно из венчика цветка. Но несмотря ни на что, эти Никогдауэры
были превосходными хозяевами. Комнаты у них в пансионе, изобилующие роскошью