"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

кроме светящейся пустоты. Жутко это было и до того нечеловечески прекрасно,
как во времена сотворения мира.
Возле скамьи, на которую редко кто присаживался, маленькая мышка
выстроила целую систему ходов. На обычной для мыши глубине, с норками, в
которых можно укрыться, а потом появиться где-нибудь в другом месте. Она
сновал там по кругу: останавливалась, принюхивалась, бежала дальше. Из
сердитого громыхания воздуха вдруг выплыла невероятная тишина. Через спинку
скамьи свесилась рука человека. Глаз - маленький, черный, с булавочную
головку - уставился на нее. И на мгновение возникло такое странное чувство,
как будто все поменялось местами и ты на самом деле уже как следует не знал,
то ли вращается этот маленький живой черный глаз, то ли сдвигается с места
грандиозная неподвижность гор. И уже не знал, что это: осуществление воли
мира по отношению к одному существу или же - воли этой мышки, светящейся в
одиноком крохотном глазке. Не знал больше: вершится ли еще борьба или уже
воцарилась вечность.
Можно было бы и дальше пространно и свободно распространяться о
предметах, которые ощутил как незнакомые, но маленькая история уже
закончилась, ибо она, в сущности, всякий раз подходит к концу, прежде чем ты
в точности определил, где она прекращается.



СВЕРХТОНКИЙ СЛУХ

Я улегся в постель раньше обычного, похоже я немного простужен, даже,
по-моему, и температура поднялась. Я смотрю на потолок, а может быть, то,
что я разглядываю, - рыжеватая портьера, занавешивающая балконную дверь в
моем гостиничном номере; понять трудно.
Как только я лег, ты тоже начала раздеваться. Я жду. Я просто слушаю.
Невнятные звуки хождения туда-сюда; то в одной части комнаты, то в
другой. Ты подходишь, чтобы положить что-то на свою постель; я не
поворачиваю головы, но все-таки интересно: что же это такое? А ты между тем
открываешь шкаф, что-то кладешь в него или что-то вынимаешь; я слышу, как он
снова закрывается. Ты кладешь на стол какие-то твердые, тяжелые предметы, а
другие - на мраморную плиту комода. Ты непрерывно в движении. Затем я узнаю
знакомый шорох распускаемых волос и расчесывание щеткой. Затем журчание воды
в умывальнике. А до того еще - шуршание снимаемой одежды; вот снова;
непонятно, сколько же платьев на тебе было. Теперь ты сняла туфли. Но после
этого твои чулки продолжают сновать по мягкому ковру туда-сюда все так же
неутомимо, как до этого сновали туфли. Ты наливаешь воду в стаканы;
три-четыре раза подряд, и мне невдомек, зачем столько. Я в своих
представлениях давно уже вышел за границы представимого, тогда как ты явно
обнаруживаешь в мире действительности все новые и новые занятия. Я слышу,
как ты надеваешь ночную рубашку. Но этим дело далеко еще не кончается. Снова
- десятки мелких действий и движений. Я знаю, что ты торопишься из-за меня;
поэтому совершенно ясно, что все это - самое необходимое, то, что относится
к самой сути твоего Я, и, как животные с их повадками и безмолвными
действиями с утра до вечера, ты со всеми твоими бесчисленными ухватками, о
которых ты и не подозреваешь, мощно вторгаешься в мир, где ни следа, ни
вздоха моего ты никогда не слышала!