"Роберт Музиль. Душевные смуты воспитанника Терлеса" - читать интересную книгу автора

даже если он им еще не был. "А исправить ошибку, - думал я, - всегда можно
будет и позже".
Еще через несколько минут, в течение которых он то и дело украдкой
поглядывал на меня, он вдруг побледнел. С лицом его произошла странная
перемена. Прежняя прямо-таки невинная миловидность исчезла, казалось, вместе
с румянцем. Лицо стало зеленоватым, мучнистым, разбухшим. Раньше я видел
такое только один-единственный раз - когда случайно проходил мимо по улице,
при задержании убийцы. Тот тоже расхаживал среди других людей, и по виду его
ни о чем нельзя было догадаться. Но когда полицейский положил руку ему на
плечо, он вдруг стал другим человеком. Его лицо изменилось, и глаза его,
испуганные, ищущие выхода, принадлежали уже физиономии висельника.
Об этом напомнил мне изменившийся вид Базини. Теперь я знал все и
только ждал...
Так оно и вышло. Я ничего больше не говорил, и Базини, измученный
молчанием, стал плакать и попросил у меня пощады. Он же взял деньги только
от нужды, не догадайся я об этом, он скоро вернул бы их, и никто ничего не
узнал бы. Не надо говорить, что он украл, он ведь просто тайком взял
взаймы... Он не мог продолжать из-за слез.
А потом он снова начал умолять меня. Он готов повиноваться мне, делать
все, что я ни пожелаю, только бы я никому об этом не рассказывал. За это он
буквально предлагал мне себя в рабы, и смесь хитрости и жадного страха,
трепетавшая при этом в его глазах, была отвратительна. Я коротко обещал ему
подумать, как с ним поступить, но сказал, что это прежде всего дело
Байнеберга. Как нам, по-вашему, быть с ним?
Рассказ Райтинга Терлес слушал молча, с закрытыми глазами. Время от
времени озноб пробирал его до кончиков пальцев, и в голове его мысли бурно и
беспорядочно всплывали рывками, как пузыри в кипящей воде. Говорят, что так
бывает с тем, кто в первый раз видит женщину, которой суждено завлечь его в
разрушительную страсть... Утверждают, что есть такое мгновение, когда
сгибаешься, собираешься с силами, затаиваешь дыхание, мгновение внешнего
безмолвия над напряженнейшей внутренней связью между двумя людьми. Никак
нельзя сказать, что происходит в это мгновение. Оно как бы тень, которую
страсть отбрасывает перед собой. Органическая тень; ослабление всех прежних
напряжений и в то же время состояние внезапной, новой связанности, в котором
уже содержится все будущее; инкубация, сведенная к остроте укола иголкой...
А с другой стороны оно - ничто, глухое, неопределенное чувство, слабость,
страх...
Так чувствовал это Терлес. То, что рассказал Райтинг о себе и Базини,
казалось ему, если он спрашивал себя об этом, незначительным. Легкомысленный
проступок и трусливая подлость со стороны Базини, за которыми теперь
наверняка последует какой-нибудь жестокий каприз Райтинга. Но, с другой
стороны, он, словно в тоскливом предчувствии, ощущал, что события приняли
теперь для него вполне личный оборот, и было в этом происшествии что-то, что
угрожало ему как острым ножом.
Он представил себе Базини у Божены и огляделся в клетушке. Стены ее,
казалось, грозили ему, падали на него, словно бы кровавыми руками тянулись к
нему, револьвер двигался на своем месте туда-сюда...
В смутном одиночестве его мечтаний впервые что-то упало, как камень;
это было вот здесь; тут ничего нельзя было поделать; это была
действительность. Вчера Базини был еще совершенно таким же, как он сам;