"Роберт Музиль. Душевные смуты воспитанника Терлеса" - читать интересную книгу автора

неожиданностей. Один, казалось, исключал другой. Насмешливая улыбка, которую
он был бы рад задержать на губах, и дрожь, пробегавшая у него по спине,
скрещивались. Начиналось мелькание мыслей...
Тогда он жаждал почувствовать в себе наконец что-то определенное;
твердые потребности, различающие хорошее и дурное, годное и негодное; жаждал
сделать выбор, пусть неверный - и то лучше, чем сверхвосприимчиво вбирать в
себя все...
Когда он вошел в каморку, эта внутренняя раздвоенность, как всегда
здесь, взяла его в свою власть.
Райтинг тем временем начал рассказывать.
Базини должен был ему деньги и откладывал возвращение долга с одного
срока на другой; каждый раз под честное слово.
- Я ведь не возражал, - сказал Райтинг, - чем дольше так тянулось бы,
тем больше зависел бы он от меня. Ведь когда три или четыре раза не сдержишь
слово - это же, в общем-то, не пустяк? Но наконец мои деньги понадобились
мне самому. Я сказал ему об этом, и он поклялся всеми святыми. Слова,
конечно, опять не сдержал. Тогда я заявил ему, что предам дело огласке. Он
попросил двухдневной отсрочки, потому что, мол, ждал перевода от опекуна. А
я тем временем навел справки об его обстоятельствах. Хотел выяснить, от кого
он еще может зависеть, - с этим ведь тоже надо считаться.
То, что я узнал, меня отнюдь не обрадовало. Он был в долгу у Джюша и у
некоторых других. Часть этих долгов он уже вернул, конечно, из тех денег,
которые должен был мне. С другими ему не терпелось рассчитаться. Меня это
разозлило. Он считал меня самым добреньким? Мне это не было бы приятно. Но
про себя я подумал: "Подождем. Найдется случай избавить его от таких
заблуждений". Как-то в разговоре он назвал мне сумму ожидаемого перевода,
чтобы успокоить меня, что она больше, чем причитающееся мне. Я порасспросил
кое-кого и выяснил, что это далеко не покроет общую сумму его долгов. "Ага,
- подумал я, - теперь он, наверно, попробует еще разок".
И правда, он доверительно подошел ко мне и попросил меня, поскольку
другие очень торопят, сделать ему поблажку. Но на этот раз я остался
совершенно холоден. "Ступай клянчить к другим, - сказал я ему, - я не привык
уступать им дорогу". "Тебя я знаю лучше, к тебе у меня больше доверия", -
попробовал он. "Вот мое последнее слово: ты завтра принесешь мне деньги, или
я поставлю тебе свои условия". "Что за условия?" - осведомился он. Жаль, что
вы не слышали этого! Словно он готов был продать свою душу. "Что за условия?
Ого! Ты должен будешь подчиняться мне во всем, что я ни предприму". - "И
только? Конечно, буду, мне и самому приятно быть с тобой заодно!" - "О, не
только когда это будет для тебя удовольствием. Ты должен будешь выполнять
все, что я ни пожелаю - в слепом послушании!" Тут он посмотрел на меня
искоса, и с ухмылкой, и смущенно. Он не знал, как далеко можно заходить, на-
сколько серьезно это для меня. Он, наверно, был бы рад пообещать мне все,
но, вероятно, боялся, что я только проверяю его. Наконец он сказал,
покраснев: "Я отдам тебе деньги". Он забавлял меня, это был такой человек,
которого я среди пятидесяти других совсем не замечал. Ведь он же в счет не
шел, правда? И вдруг он очутился передо мной так близко, что я разглядел его
полностью. Я точно знал, что он готов продаться - без всякого шума, лишь бы
никто об этом не знал. Это был действительно сюрприз, и нет ничего
прекраснее минуты, когда тебе вдруг вот так открывается человек, когда его
манера жить, которой ты не замечал до сих пор, вдруг перед тобой как на