"Альфред де Мюссе. Исповедь сына века" - читать интересную книгу автора

живые существа в капле воды? Уж не полагают ли они, что это они выдумывают
все, подмечаемое ими, и что их микроскопы и зрительные трубы повелевают
природой? И что же подумал первый людской законодатель, когда, исследуя,
каков должен был быть первый камень в основании общественного здания, и
разгневанный, наверно, каким-нибудь докучливым говоруном, он ударил по
своим бронзовым скрижалям и почувствовал, как все его существо взывает о
возмездии? Разве он выдумал правосудие? А тот, кто первый сорвал плод,
взращенный соседом, спрятал под своим плащом и убежал, озираясь по
сторонам, - разве он выдумал стыд? А тот, кто, отыскав этого самого вора,
отнявшего у него плод его труда, первый простил вору его вину и, вместо
того чтобы поднять на него руку, сказал ему: "Сядь тут и возьми еще и
это"; когда он, воздав так добром за зло, поднял голову к небу и
почувствовал, как дрогнуло у него сердце, слезами оросились глаза и
преклонились до земли колена, - разве он выдумал добродетель? О боже,
боже! Вот женщина, которая говорит о любви и которая обманывает меня, вот
мужчина, который говорит о дружбе и который советует мне развлечься в
распутстве; вот другая женщина, которая плачет и которая хочет утешить
меня видом своей обнаженной ноги; вот библия, которая говорит о боге и
которая отвечает: "Быть может... все это безразлично".
Я кинулся к открытому окну.
- Так это правда, что ты пусто? - воскликнул я, глядя в высокое бледное
небо, раскинувшееся над моей головой. - Отвечай, отвечай! Прежде чем я
умру, положишь ли ты мне вот в эти две руки что-либо реальное вместо
бесплодной мечты?
Глубокая тишина царила на площади, куда выходили мои окна. Когда я
стоял так, простирая руки и вперяя взор в пространство, раздался жалобный
крик ласточки. Я невольно проследил за ней взглядом. Она стрелой уносилась
в необозримую даль, а под окном в это время прошла, напевая, молодая
девушка.



8


Я не хотел, однако, сдаваться. Прежде чем дойти до того, чтобы в самом
деле видеть в жизни одну ее приятную сторону, которая мне представлялась
ее пагубной стороной, я решил все испробовать. Поэтому меня долгое время
одолевали бесчисленные горести и терзали ужасные сны.
Главной помехой моему исцелению была моя молодость. Где бы я ни
находился, к какому бы занятию я ни принуждал себя, я ни о чем больше не
мог думать, как только о женщинах; один вид женщины вызывал во мне дрожь.
Сколько раз я вставал ночью весь в поту и прижимался губами к стенам моей
комнаты, чувствуя, что готов задохнуться!
Мне выпало на долю величайшее и, пожалуй, самое редкое счастье -
принести в дар любви мою девственность. Но именно поэтому всякая мысль о
чувственном наслаждении сочеталась в моем мозгу с мыслью о любви, и это
губило меня: не в силах удержаться от того, чтобы не думать все время о
женщинах, я в то же время денно и нощно перебирал в уме все те мысли о
распутстве, о притворной любовной страсти и изменах, которыми я был полон.