"Айрис Мэрдок. Суверенность блага" - читать интересную книгу автора

Причина удивления в том, что, как заметил Платон, красота - это единственная
духовная вещь, которую мы любим инстинктивно. Переходя от красоты в природе
к красоте в искусстве, мы оказываемся уже в более сложной области. Опыт
искусства тускнеет легче, чем опыт природы. Значительная, а может быть, и
наибольшая часть искусства представляет собой, на самом деле,
самоутешительную фантазию, и даже великое искусство не может гарантировать
определенную направленность сознания (quality of consciousness) его
потребителям. Тем не менее великое искусство существует, часто постигается
должным образом, и даже поверхностное соприкосновение с великим может
оказать воздействие. Искусство (а под искусством. я далее буду иметь в виду
хорошее, а не иллюзорное искусство) позволяет нам пережить чистое
наслаждение, пробуждаемое независимым существованием того, что совершенно
(excellent). Как по своему происхождению, так и по характеру вызываемого им
наслаждения, оно полностью противоположно эгоистической одержимости. Оно
укрепляет наши лучшие способности и, говоря языком Платона, наполняет
любовью высшую часть души. Отчасти это возможно потому, что искусство
обладает сходными с природой достоинствами: совершенством формы,
пробуждающей незаинтересованное (unpossessive) созерцание и противостоящей
погружению сознания в эгоистичные грезы.
Искусство, которое считается таинством или источником благотворной
энергии, имеет, однако, дополнительное измерение. Искусство менее доступно,
чем природа, но оно и более поучительно, так как является продуктом
человеческой деятельности, а определенные виды искусства в прямом смысле
посвящены делам человека. Искусство - это творение человека, и от художника
требуется не только талант, но и добродетель. Хороший художник смел,
искренен, терпелив, скромен в том, что касается его искусства; и эти
качества интуитивно ощущаются даже в абстрактном (nonrepresentational)
искусстве. Кто-то может даже выдвинуть осторожное предположение, что
абстрактное искусство яснее выражает то, что относится к добродетели. Часто
признавалась духовная роль музыки, хотя теоретики были осторожны в ее
анализе. Как бы то ни было, связь морали с репрезентирующими видами
искусства, которые более очевидным образом держат свое зеркало перед
природой,[4] не является простым результатом нашей интуиции относительно
самого вида искусства, в рамках которого работает художник.
Эти виды искусства, особенно литература и живопись, обнаруживают особый
смысл, сопрягающий понятие добродетели с положением человека. Демонстрируя
величайшую важность добродетели, они показывают нам ее абсолютную
бесцельность; наслаждение искусством - это упражнение в любви к добродетели.
Бесцельность искусства это не бес- цельность игры, а бесцельность самой
человеческой жизни; форма в искусстве имитирует, строго говоря,
самодостаточную бессмысленность универсума. Хорошее искусство открывает те
мельчайшие и абсолютно случайные детали мира, которые мы обычно не замечаем
из-за чрезмерного эгоизма и робости, и это открытие сопровождается чувством
единства и формы. Эта форма часто кажется нам загадочной, потому что не
совпадает с образами нашей фантазии. Ибо нет ничего загадочного в формах
плохого искусства, потому что они представляют собой узнаваемые и известные
обходные пути, по которым устремляются наши эгоистичные мечты. Хорошее
искусство показывает нам, как сложно быть объективным, открывая нам,
насколько поразному мир являет себя объективному взгляду. В форме, всегда
доступной созерцанию, искусство дает нам правдивый образ человеческого