"Айрис Мэрдок. Суверенность блага" - читать интересную книгу автора

теологическом контексте молитвы, она действительно может улучшить наше
сознание, наделив человека энергией для доброго поступка, которой больше
неоткуда взяться. В этом современная психология поддерживает интуитивное
чувство обычного человека или обычного верующего, - ощущение важности его
помыслов и полезности дополнительной энергии. Психологи, конечно, могут
побудить современных философов-бихевиористов пересмотреть отвергнутые ими
понятия "опыта" и "сознания" Но, открыв глаза, мы не обязательно видим то,
что находится перед нами. Мы животные, навьюченные заботами и страхами. Наши
умы непрестанно и почти всегда самозабвенно трудятся над созданием
подвижной, отчасти искажающей пелены, скрывающей от нас часть мира.
Состояния наших сознаний качественно различны, наши фантазии и мечты нельзя
назвать пустыми и несущественными: они тесно связаны с нашей деятельностью и
нашей способностью выбирать и действовать. Но если сознание имеет значение,
то все, что делает его менее эгоистичным, объективным и реалистичным, должно
быть связано с добродетелью.
Следуя подсказке Платона (Федр, 250), я начну, пожалуй, с наиболее
очевидного для нас повода для отказа от эгоизма (for "unselfing"), с того,
что обычно называется красотой. Современные философы стремятся избегать
этого термина, потому что предпочитают говорить об основаниях, а не об
опыте. Но последствия опыта красоты, как мне кажется, имеют огромное
значение, которое не следует игнорировать в угоду тем аналитическим
определениям, которые приводятся в критических словарях. Красота - это
удобное и традиционное название для того, что объединяет природу и
искусство, что придает довольно ясный смысл идее качества опыта и изменения
состояния сознания (change of consciousness). Я смотрю в окно, поглощенная
тревогой и обидой, не обращая внимания на то, что меня окружает; допустим, я
размышляю о пережитом унижении. И вдруг я замечаю парящую пустельгу. В один
миг все меняется. Погруженное в раздумья "я" с его уязвленным самолюбием
исчезает. Больше нет ничего, кроме пустельги. И когда я возвращаюсь к
размышлениям о других вещах, они кажутся мне уже не столь важными. И,
конечно, мы можем поступить таким же образом произвольно: сосредоточить
внимание на природе, чтобы очистить свой ум от эгоистичной заботы. Может
показаться странным, что я начала примером обращения к природе свою
аргументацию против того, что приблизительно назвала "романтизмом". На самом
деле я не думаю, что кто-нибудь из великих романтиков действительно верил,
что мы получаем лишь то, что сами вложили в наш опыт, и что природа живет
лишь благодаря нашей жизни, хотя и не стану отрицать, что были исключения,
которые последовали указанию Канта и рассматривали природу как один из
поводов для восторженного переживания самого себя. Великие романтики,
включая того, которого я только что процитировала, вышли за пределы
"романтизма". Замкнутое на себя наслаждение природой кажется мне чем-то
вынужденным. Более естественным, а также более правильным, мы считаем
самозабвенное наслаждение абсолютно чуждым, бесцельным (pointless) и
независимым существованием животных, птиц, камней и деревьев. "Тайна не в
том, каков мир, а в том, что он есть".
Я беру эту точку в качестве начальной не потому, что я считаю ее самым
важным моментом морального преображения, но потому, что считаю ее наиболее
доступной. Это настолько очевидно хорошо - наслаждаться цветами и животными,
что люди, которые приносят домой растения в горшках или любуются пустельгой,
могут быть даже удивлены, что это имеет какое-то отношение к добродетели.