"Айрис Мэрдок. Суверенность блага" - читать интересную книгу автора

положения. Для многих из нас это, фактически, единственный контекст,
позволяющий его увидеть. Искусство выходит за рамки эгоистичных и навязчивых
ограничений личности и способно усилить восприимчивость его потребителя. Это
нечто вроде опосредованной добродетельности (goodness by proxy). Оно лучше
всего демонстрирует нам сочетание в человеческих существах ясного
реалистичного взгляда и сочувствия. Реализм великого художника - это не
фотографический реализм; его сущность - в сострадании и справедливости.
В нем мы находим замечательный способ освободиться от нашей склонности
утаивать смерть и случайность посредством измышления форм. Любая история,
которую мы рассказываем о себе, утешает нас, так как она придает форму тому,
что в противном случае казалось бы невыносимо случайным и незавершенным.
Однако человеческая жизнь случайна и незавершенна. Роль трагедии и комедии,
равно как и живописи, - показать нам страдание без трепета, а смерть - без
утешения. Если же в этом и можно найти какое-то утешение, то это суровое
утешение красотой, которая учит, что в жизни нет ничего ценного, кроме
стремления быть добродетельным. Мазохизм - величайший и самый коварный враг
художника. Непросто изобразить смерть - смерть настоящую, а не поддельную и
приукрашенную. Даже Толстой не совладал по-настоящему со смертью Ивана
Ильича, хотя в других работах ему это удавалось. Великих смертей в
литературе немного, но они с образцовой ясностью обнаруживают, каким образом
искусство нас вдохновляет - путем сопоставления, почти отождествления,
бесцельности и ценности. Смерть Патрокла, смерть Корделии, смерть Пети
Ростова. Все суета. Важно только одно - способность видеть все ясно и
ответствовать справедливо, а это невозможно без добродетели. Пожалуй, одно
из величайших достижений - соединение чувства абсолютной смертности не с
трагическим, а с комическим. Шеллоу и Сайленс.[7] Если существуют, то
природа входит в область истинного созерцания (truthful vision). (Мои
предыдущие аргументы, использующие термины Платона, исходят, разумеется, из
того, что идеи существуют.) Другая отправная точка, или путь, о котором
Платон говорит намного чаще, - это путь П"ОuПIОSО+-О№, к каковым относятся
науки, ремесла и интеллектуальные дисциплины (исключая искусства). Думаю,
что такой пусть интеллекта действительно существует: не так уж трудно
уловить смысл, позволяющий рассматривать интеллектуальные дисциплины как
дисциплины моральные. Между моралью и другими, казалось бы, совершенно
отличными от нее человеческими практиками есть существенные связующие идеи,
и применительно к П"ОuПIОSО+-О№ эти идеи обнаруживаются, пожалуй, наиболее
ясно. Как и в рассуждении о природе искусства, можно подойти к пониманию
центральной идеи морали, выяснив существо интересующих нас понятий на
примере их упрощенного использования в других областях. Я имею в виду такие
понятия, как справедливость, точность, правдивость, реализм, скромность,
смелость, выражающуюся в ясном видении вещей, любовь как верность и даже
страсть, лишенную сентиментальности или эгоизма.
Сам Платон считал самой важной П"ОuПIОSО· математику, поскольку она
превосходит все остальные своей строгостью и абстрактностью. Я же в качестве
примера возьму более близкое мне П"ОuПIОSО· - изучение языка. Если я учу,
например, русский язык, то сталкиваюсь с авторитетной структурой, требующей
моего уважения. Задача является сложной, а цель отдаленной и даже, возможно,
никогда полностью не достижимой. Моя работа состоит в постепенном раскрытии
чего-то, что существует независимо от меня. Внимание же вознаграждается
знанием реальности.