"Айрис Мердок. Честный проигрыш" - читать интересную книгу автора

Различие "чувствований" порой приводило к конфликтам. Саймон жадно
впитывал все, зримо лежащее на поверхности, со вкусом, не спеша, поглощал
каждую секунду времени, прожевывал ее как некий прекрасный плод с тонкой,
мягкой, пушистой кожицей и крепкой, сочной, мясистой плотью. Даже несчастье,
когда оно не было непоправимым, он проживал именно так (непоправимое
несчастье действовало иначе: душа как будто расставалась с телом). Саймону
нравились все времена суток, нравилось есть, пить, смотреть, прикасаться.
Все свои действия он превращал в церемонии. Ему нравилось медленно
наслаждаться минутами радости, и он строил жизнь так, чтобы этих минут было
как можно больше. Иногда ему думалось, что все его удовольствия - гладит он
кошку или спинку чиппендейлевского стула, пьет сухое мартини, любуется
картиной Тициана или лежит в постели с Акселем - единоприродны и различаются
только насыщенностью. Аксель, напротив, воспринимал протекающее время
неоднозначно и непредсказуемо, а его жизнь делилась на слои и сегменты.
Саймон не сомневался, что восторг, доставляемый Акселю оперой "Дон Жуан", в
корне иной, чем восторг, испытываемый в общении с ним, Саймоном. У Акселя
была своя, потаенная жизнь, переживания, с ним, Саймоном, никак не
связанные. Он обожал оперу, и Саймон, который ее терпеть не мог, целый год
притворялся, что получает от нее удовольствие, пока наконец нестерпимый
пароксизм скуки не привел к яростному воплю признания, вызвавшему жестокое
осуждение Акселя - не за отсутствие хорошего вкуса, а за выказанную
нечестность. Когда они путешествовали за границей, Саймон проявлял бешеное
стремление ухватить все возможные впечатления, и Аксель иногда доводил его
до бешенства полнейшим равнодушием к требованиям момента. Аксель способен
был провести целый день в отеле, за книгой, и так и не взглянуть на
знаменитый памятник, расположенный всего в какой-то сотне ярдов. Однажды они
бешено поссорились в Венеции, где медлительность Акселя два дня подряд
заставляла их приходить в Академию как раз к моменту закрытия.
Моя любовь всегда тревожна, всегда несвободна от боли, размышлял
Саймон. Но, может быть, этот мучительный оттенок неотделимо связан с моим
счастьем, счастьем особенным, высоким, необыкновенным? Бывает ли по-другому?
Иначе ли счастливы любящие друг друга гетеросексуалы, например Хильда и
Руперт? Саймону трудно было представить их жизнь постоянным напряжением
экстатической боли. А для того, чтобы Аксель не причинял ему боли даже в
самых обычных бытовых ситуациях, от них обоих требовались колоссальные
усилия. Любой момент был непредсказуем. И душа все время переходила от
волнения к тревоге. Однажды Саймон попробовал описать это чувство Акселю.
Аксель не высмеял его, но и не подтвердил, что чувствует похожее. Была ли
любовь Акселя столь же всепоглощающей, как его? Ночью иногда приходил покой.
Сон рядом с любимым выводит тебя из-под власти времени. Но иногда,
проснувшись на рассвете, Саймон гадал: какие несчастья ждут его впереди?
Голубой "хиллман минкс" стремительно пересек границу Болтонса. Зеленые
кроны кустов и кругло подстриженных деревьев по-вечернему неподвижно застыли
на фоне беленых стен, позолоченных мягко клонящимся к закату солнцем. Алые
розы обвивали белые оштукатуренные балюстрады, ирисы всех цветов виднелись
сквозь прутья выкрашенных решеток.
- Да, боюсь, Таллису предстоит нелегкое время, - задумчиво повторил
Аксель.
- Почему именно сейчас?
- Потому что Морган устроит жуткую... неразбериху.