"Айрис Мердок. Алое и зеленое" - читать интересную книгу автора

баловства, который олицетворяли его мать и Франсис. Он находил неожиданную
прелесть в сложном переплетении банальных мелочей и забот, составлявших
жизнь этих двух близких и дорогих ему женщин, и не отходил от них, словно
ища защиты под сенью маленькой и слабой, однако же могущественной
невинности. Их тесный мирок притягивал его не только по контрасту с
действующей армией: он ограждал Эндрю от всего остального, что значила для
него Ирландия, от ирландцев-мужчин, его родичей. Про себя Эндрю выразил это
так: "Не хватало мне сейчас еще заниматься Ирландией". И на этом основании
все откладывал, по словам матери непростительно долго, визиты к другим
членам семьи.
За месяц до того мать очень его расстроила, внезапно решив продать свою
лондонскую квартиру и переселиться в Ирландию. Удобным предлогом для этого
оказались налеты цеппелинов на Лондон, которые миссис Чейс-Уайт описывала
своим замиравшим от волнения дублинским друзьям в ярких, даже жутких
красках. Она уверяла, что нервы ее просто не могли этого выдержать. Эндрю
бесило не только постыдное, на его взгляд, малодушие матери, но и то, в чем
он подозревал истинную причину ее решения, - атавистическая тяга к родной
ирландской земле. Хильда Чейс-Уайт, урожденная Драмм, происходила, как и ее
муж, из англо-ирландской семьи; но в отличие от отца Эндрю, проведшего почти
все детство в Ирландии, и она и ее младший брат Барнабас выросли в Лондоне.
У Эндрю сложилось смутное представление, что его мать и дядя не ладили со
своими родителями, но в чем там было дело, он не пытался себе уяснить, да и
не мог бы, потому что и дед и бабка с материнской стороны умерли, когда он
был еще ребенком. Дед занимал скромную должность на государственной службе,
но в своем кругу был известен как весельчак и любитель созывать гостей.
Славился он и своими шутками, не всегда деликатными. Возможно, эти его
проделки оскорбляли в Хильде чувство собственного достоинства, а может быть,
она просто сравнивала их лондонский дом с более просторными, богатыми и
чинными хоромами своих ирландских родственников. Эндрю с детства помнил,
каким ворчливо-завистливым тоном она говорила об этих владениях, тогда как
отец не разделял ее зависти и, хотя и хранил сильную, почти болезненную
привязанность к своей ирландской родне, особенно к своей сводной сестре
Милли, казалось, день и ночь благодарил судьбу, что вырвался из Ирландии.
Таким образом, только что совершившаяся покупка дома в Ирландии,
несомненно, явилась для Хильды осуществлением очень давнего намерения; и так
как ей совсем вскружила голову поразительная дешевизна здешней недвижимости,
Эндрю лишь с трудом уговорил ее не покупать ни одного из нескольких
имевшихся в продаже замков, как на подбор сырых и замшелых, хотя и,
безусловно, дешевых, и наконец склонил ее к тому, чтобы приобрести
хорошенький, не слишком большой и не слишком маленький домик в Долки, под
самым Дублином. Дядя Барнабас, уже давно живший в Ирландии, мало чем им
помог. Но, как часто говорила Хильда, чего же теперь и ждать от Барни?
Барнабас, который хорошо запомнился Эндрю с детства - правда, не потому, что
подавал надежды как историк средневековья, а потому, что был метким
стрелком, - в последние годы, по общему мнению, катился по наклонной
плоскости. В свое время он тоже, по словам самой Хильды, почувствовал
желание "сбежать от родителей", хотя его-то мотивов Эндрю уж никак не мог
понять. Дядюшка был кем угодно, только не снобом. Но и его, как видно,
неудержимо потянуло в Ирландию, и там он женился, породнившись с другой
ветвью семьи, и, к ужасу Хильды, да и самого Эндрю, принял католичество.