"Айрис Мэрдок. Дикая роза" - читать интересную книгу автора

красивое лицо Клер Свон, ее круглые, навыкате глаза, горящие живым
любопытством. После того как Фанни два месяца назад перевезли в клинику в
Лондон, Дуглас Свон несколько раз приезжал из Кента навестить ее, а
сегодня они приехали оба - очень любезно с их стороны, притом что они так
заняты, подумал Хью с раздражением. Хорошо хоть, что заупокойную службу
читает не Свон. Слушать, как эти исполненные грозной силы слова опошляются
человеком, о котором ты знаешь, что он если даже и тверд в вере, то, во
всяком случае, глуп, было бы совсем уж невыносимо. Досада Хью еще
усилилась, когда он вспомнил, что обещал после похорон отвезти Свонов
домой, в Кент. Ему так не хотелось, так ужасно не хотелось возвращаться в
Грэйхеллок, в большой осиротелый дом, к нескончаемым, приевшимся розам. Но
там столько еще нужно сделать, столько отдать распоряжений, наконец,
просто прибрать, раз бедной Фанни больше нет. Ну что ж, он все сделает, а
потом будет свободен. Он будет свободен. А между прочим, что это значит?
"Ты положил беззакония наши пред тобою и тайные грехи наши пред светом
лица твоего".
К счастью, подумал он, его-то грехи действительно были по большей части
тайными. Да, он считался примерным мужем. Про Эмму Сэндс никто не узнал.
Пронесло. Может быть, когда придет его час, это и стоит вырезать на его
надгробном камне: он вышел сухим из воды, пронесло. Хорошая карьера,
хороший брак. Про Эмму Сэндс никто не узнал, то есть никто ничего не знал
наверняка: ведь люди так мало замечают и так быстро все забывают. Фанни,
конечно, знала, но Фанни так трудно было в это поверить, она так
растерялась, так не способна была постичь эту неподвластную разуму бурю
чувств, что позднее как бы сделала вид, что ничего не случилось. Казалось,
она начисто все забыла, и этого Хью, в сущности, тоже не мог ей простить.
Оттого что он избавил ее от подробностей, она так и не поняла, что чуть не
потеряла его. Но правда ли это, в тысячный раз задал он себе бесполезный
вопрос, что она чуть его не потеряла? Ведь он как-никак был воспитан в
уважении к условностям.
В мыслях он столько раз проделывал этот путь рассуждений, что знал
наизусть каждый его поворот, каждую развилку. Конечно же, не ради Фанни и
не ради детей он тогда не бросил семью. Дети были уже почти взрослые, а
что до уз, связывавших его с Фанни, такое пламя сожгло бы их в одно
мгновение, если бы он дал себе волю. Но он не дал себе воли. Что же он,
просто принес это чудо в жертву условностям? Возможно. Или удержала боязнь
повредить себе по службе? Или то, что у него не было собственного
капитала? Возможно. Или вмешался какой-то демон нравственности, который,
как он знал, не дал бы ему потом покоя? Однако задним числом ему казалось,
что нравственность тут была ни при чем. Его жертва не способствовала
высвобождению сколько-нибудь значительной духовной энергии, и поступок
его, слишком, очевидно, возвышенный для любого мотива, какой он мог бы
привести, оказал только разрушительное действие. Много лет он таил на жену
обиду, которая постепенно свела его нежность к жалости, а жалость - к
монотонному, покорному сосуществованию. От брака их оставался один остов.
И ради этого крепкого, но пустого здания, храбро демонстрировавшего миру
свой раскрашенный фасад, он отказался от смертельных опасностей большой
любви.
С Эммой Сэндс Фанни дружила еще с детства, но в первые годы их брака
Хью почти не видел ее. Она учительствовала - сперва за границей, позже -