"Рю Мураками. Отель "Раффлз"" - читать интересную книгу автора

использовал тот же метод, что и во время войны. Он был хорош тем, что
выгодно оттенял общественное положение и звание фотографируемого, чем сразу
привлекал значительную часть клиентов. Те, кто смог оценить по достоинству
мою технику, стали обращаться именно ко мне, когда им нужно было сделать
фотопортрет для какого-нибудь издания. Кроме того, они знакомили меня с
другими знаменитостями - таким образом я сделал себе имя в этой профессии.
Помню, как жена однажды заметила:
- Ты прямо как Гоген.
Кажется, в то время наш сын уже ходил в первый класс.
- Ведь не так уж часто случается, что люди бросают свою работу, чтобы
заняться фотографией, да? Вот и Гоген тоже оставил профессию биржевого
маклера, чтобы стать художником.
- Но я с самого детства хотел стать фотографом, - возразил я. - И я
вовсе не думал, что стану заниматься тем, что делаю сейчас. Мне хотелось
фиксировать на пленку события исторического масштаба.
- Но тебя очень ценят как портретиста, разве нет? Тебе что, не нравится
твое занятие?
- Я не говорю, что оно мне не нравится. Если бы оно мне не нравилось, я
бы этим не занимался.
- А что с тобой происходит, когда ты делаешь эти снимки?
- Ничего особенного.
- Это заставляет тебя вспоминать прошлое?
- Что, когда я смотрю в объектив?
- Да. Те, кого ты фотографируешь, - люди, добившиеся успеха, правда? А
во Вьетнаме все было совсем иначе.
- В общем, да, я часто вспоминаю те времена.
- Трупы и все такое?
- Гм...
- То, что ты видел во Вьетнаме, и все эти знаменитости - все это не
имеет между собой ничего общего.
- Я пытаюсь фотографировать в той же манере.
Мы долго так разговаривали, и я подумал про себя: мне приятно говорить
с этой женщиной о таких важных вещах. Под конец она сказала, смеясь: "Когда
я училась в Европе, я побывала во многих музеях, но больше всего мне
понравились картины Гогена".
Благодаря тому, что я посвятил часть своей жизни фотографии, мой разлад
с действительностью несколько уменьшился, но все же не исчез окончательно. Я
свыкся с бездной внутри себя, я познал истинную природу ее.
"...Когда я увидел твою фамилию под снимком, запечатлевшим встречу
экономистов в редакции токийского экономического журнала, то не поверил
своим глазам. Ты еще не бросил свое занятие? Если будет время, приезжай ко
мне в Нью-Йорк. Я купил бы у тебя негативы..."
Получив письмо Клауса, я тотчас же принял его приглашение, тем более
что хотел поговорить с ним об этой самой "бездне".
Я оказался в штаб-квартире ЮПИ, какое-то время разглядывал фотоснимки с
церемоний вручения Пулитцеровской премии и наконец впервые за последние
семнадцать лет увидел Клауса. За это время он окончательно облысел. Клаус
пригласил меня к себе на Семидесятую улицу. С женой он развелся и теперь жил
с какой-то мексиканкой, моложе его на пятнадцать лет. Она говорила только
по-испански и угостила нас произведениями своей национальной кухни, за