"Михаил Морозов. Вильям Шекспир ("Жизнь замечательных людей" #193) " - читать интересную книгу автора

детях. "Факелы, - читаем в поэме, - сделаны для того, чтобы светить,
драгоценные камни, чтобы их носили... Семена родятся от семян, красота
порождает красоту". Так уговаривает Венера Адониса - как бы сама природа
уговаривает его полюбить женщину, чтобы повторить себя в детях. Упоенный
искусством Ренессанса, проникнутого любовью к жизни, к ее приумножению,
Шекспир уже в этой ранней своей поэме разоблачает средневековый аскетический
идеал - "нелюбящих весталок и себялюбивых монахинь".
Шекспир хотел написать произведение, достойное изысканности Сиднея или
Спенсера. Но под кистью его создавались более густые краски. Читая некоторые
места поэмы, кажется, что с леткой итальянской картины писал копию
полнокровный фламандец.
Как и во всех произведениях Шекспира, окружавшая его жизнь близко
соприкоснулась с его первой поэмой.
По таким чертам - живым, иногда тяжеловесным, иногда даже грубоватым в
своей полнокровной непосредственности - мы прежде всего узнаем в поэме
мощную кисть Шекспира.
В ту эпоху было обычаем посвящать поэмы какому-нибудь знатному
вельможе. Так поступали Эдмунд Спенсер, Дэниель, Драйтон и другие поэты.
Шекспир посвятил "Венеру и Адониса", этого "первенца своего творческого
воображения", как он сам назвал свою поэму, графу Саутгэмптону. Повидимому,
как самому графу, так и собравшимся в его доме поклонникам Ренессанса поэма
очень понравилась. В 1593 году она вышла отдельным изданием и, как мы знаем
по ряду дошедших до нас высказываний современников, имела большой успех в
литературных кругах Лондона. В особенности нравилась она, как пишет
современник, "молодой породе". С увлечением читали ее студенты
университетов. В уже упоминавшемся нами обозрении "Возвращение с Парнаса"
один из выведенных в этом обозрении студентов говорил следующие слова:
"Пусть этот глупый мир уважает Спенсера и Чосера. Я поклоняюсь сладостному
Шекспиру и настолько чту его, что по ночам держу "Венеру и Адониса" под
подушкой".
Однако некоторые критики находили поэму слишком чувственной. "Неужели
же всякая любовная страсть, являясь голосом природы, заслуживает
поощрения?" - могли спрашивать у Шекспира. И на это он ответил следующей
своей поэмой. "Нет, - как бы говорит нам эта поэма, - любовная страсть может
быть себялюбивой, и тогда она становится преступной похотью". Ибо Шекспир
всегда ненавидел себялюбие во всех его проявлениях.
Заимствовав сюжет у Овидия (из писателей античного мира имя Овидия чаще
других встречается в произведениях Шекспира) и прочитав написанные Чосером
легенды о "добрых женщинах", Шекспир создал вторую свою поему - "Лукреция" -
и снова посвятил ее графу Саутгэмптону. Здесь молодой поэт нарисовал картину
"ложной страсти", "гнусного очарования похоти". Древнеримский царь Тарквиний
насилует целомудренную Лукрецию, которая, ужаснувшись своему позору, кончает
жизнь самоубийством. Тарквиний подобен "хищному зверю, который не ведает
благородной правды и повинуется лишь собственному гнусному желанию".
Сегодняшний читатель вряд ли увлечется этой поэмой: она растянута;
утомительны те длинные монологи, которые произносят Лукреция и Тарквиний.
Искусственной кажется и проявляющаяся порой вычурность языка: например, "в
свою безвредную грудь она вонзает зловредный кинжал". И все же и здесь
ощущается мощь шекспировской кисти. Мы уже чувствуем здесь будущего
драматурга, гениального живописца многообразных человеческих характеров. В