"Генри В.Мортон. Рим (Прогулки по Вечному городу) " - читать интересную книгу автора

нетрудно во времена путешествий поездом и пароходом, потому что можно ведь
взять с собой книги и разные мелочи; но сейчас, когда люди путешествуют по
воздуху, не обременяя себя почти ничем, кроме той одежды, что на них,
требуется какое-то время, чтобы устроиться. Однако через неделю-другую,
после некоторой перестановки мебели и размещения в комнате книг и карт, мое
жилище постепенно утратило свой тюремный вид. Оно даже начало мне нравиться.
Я скучал по тому моменту, когда вернусь туда вечером, закрою за собой дверь
и смогу обдумать то, что увидел за день.

1 Пансион (ит.).

Большинство квартир напротив были постоянно заняты, хотя некоторые
сдавались на ночь или на две постояльцам, которые потом безвозвратно
исчезали из твоей жизни. Среди постоянных жильцов был один человек, который,
стоило первому лучу солнца коснуться его подоконника, тут же выставлял
маленький кактус в горшке, а первое, что делал вечером по возвращении
домой, - убирал его оттуда. Над ним жила пожилая женщина, похожая на хищную
птицу - она часами сидела у окна, высматривая что-то в окнах нашего дома. Мы
явно были ее единственным развлечением, заменяя ей чтение романов. Однажды
утром я проспал дольше обычного, притом с открытыми ставнями, и проснулся от
ее неподвижного, ничего не выражающего взгляда сверху вниз - так бдят у
гроба; я в ужасе вскочил и закрыл ставни. Временные жильцы обычно были
потные, измочаленные, чувствовалось, что они устали и стерли ноги:
американцы со своими электробритвами, добропорядочные немцы, светловолосые
датчане и, разумеется, американские девушки, которые весело завешивали окна
легкомысленными нейлоновыми предметами своего туалета. Их пестрое трепетание
становилось фрагментом римской мозаики, они порхали как бабочки - сегодня
здесь, а завтра их и след простыл, - современный эквивалент тех грешников,
которые в прежние времена обретали наконец благодать, становясь пилигримами.
Множество подобных персонажей проходило через мой пансион. Почти все
они были молоды и серьезны, и редко кто из них задерживался более двух дней.
Часто "доброе утро" я говорил швейцарцам, датчанам, немцам и французам, а
"добрый вечер" - англичанам, испанцам, шведам и американцам. Все находилось
в постоянном движении, и спустя неделю я сделался тут старейшим жильцом.
Были еще две тонконогие девушки-австралийки в коричневых шортах, которые
однажды появились с австралийскими флажками, торчащими из их огромных
рюкзаков. Вещмешки таких размеров и веса непременно привели бы к мятежу
среди гвардейцев. Согнувшись пополам, девушки шагали по Италии изящными
ножками и видели, естественно, только землю. Вечером, правда, они
удивительным образом преобразились, переодевшись в чистые хлопчатобумажные
платьица, а на следующее утро просто исчезли.
Через несколько дней я уже не променял бы свой балкон и на тот, с
которого открывался бы самый лучший вид на Рим. Небольшой кусочек уличной
жизни внизу был постоянным развлечением. Это был Рим Марциала. Величайший
журналист на много столетий опередил камеру: он был непревзойденным
фотографом имперского Рима. Однажды мне пришло в голову, что его комната на
Квиринале, должно быть, напоминала мою; и ему тоже приходилось преодолевать
множество ступенек! И еще, он был в ужасе, почти в обмороке от римского
шума, как и я. Ему было трудно спать в Риме, и мне тоже. Я улыбался при
мысли о том, каков он был - шум, вызывавший раздражение Марциала, шум Рима I