"Уильям Моррис. Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия" - читать интересную книгу автора

другом, вернувшимся после долгого путешествия. Впрочем, я не мог не
заметить, что они с недоумением покосились на мою одежду. На мне был тот же
костюм, в котором я накануне ходил на дискуссию, и, правду сказать, я
никогда не отличался франтовством.
Роберт, ткач, сказал им несколько слов, и они принялись хлопотать, а
потом за руки повели нас к столу в самом уютном углу холла, где уже был
накрыт для нас завтрак. Когда мы сели, одна из них убежала и вскоре
вернулась с большим букетом роз, очень отличавшихся по цвету и величине от
тех, что прежде цвели в Хэммерсмите{11}; они напоминали скорее розы из
старого деревенского сада. Удалившись снова, молодая девушка принесла
изящную хрустальную вазу, в которой поставила цветы посреди стола. Другая
девушка принесла большой капустный лист, на котором красовалась свежая
земляника. Подавая ее на стол, девушка сказала:
Я собиралась пойти за ней еще рано утром, но, увидев иностранца,
садившегося в вашу лодку, Дик, совсем забыла о ягодах. Поэтому мне досталось
лишь то, что не успели склевать птицы. Всетаки вот вам немного самой лучшей
земляники в Хэммерсмите.
Роберт дружески погладил ее по голове, и мы принялись завтракать. Еда
была простая, но отлично приготовлена и изящно сервирована. Особенно хорош
был хлеб разных сортов, от темного, сладковатого на вкус крестьянского
каравая, который мне особенно понравился, до хрустящих трубочек из белейшей
муки, какие я едал когдато в Турине.
Не успел я положить в рот первый кусок, как глаза мои остановились на
золотой надписи, выгравированной на стенной доске, которую в зале
оксфордского колледжа мы назвали бы мемориальной. Знакомое название в этой
надписи заставило меня прочесть ее. Надпись гласила:
"Гости и соседи, на месте этого дома когдато находилась читальня
хэммерсмитских социалистов{12}. Почтите их память стаканом вина! Май 1962
года".
Трудно передать, что я почувствовал, прочтя эти слова. Думаю, что
волнение отразилось у меня на лице, ибо мои приятели с удивлением посмотрели
на меня, и на некоторое время между нами водворилось молчание.
Наконец ткач, не отличавшийся такими хорошими манерами, как лодочник,
довольно бесцеремонно обратился ко мне:
Мы не знаем, как вас называть. Не будет ли неделикатным спросить, как
ваше имя?
Гм, у меня самого, сказал я, есть на этот счет
некоторые сомнения. Зовите меня "гость". Допустим, что это и есть моя
фамилия. Прибавьте к ней, если хотите, имя Уильям!
Дик ласково кивнул мне, но по лицу ткача пробежала тень беспокойства.
Я надеюсь, вы не обидитесь на мои расспросы, произнес он. Но не скажете
ли, откуда вы приехали? Меня такие вещи очень интересуют. Ведь я литератор.
Дик явно толкал его под столом, но он нисколько не смущался и
нетерпеливо ждал моего ответа. Что касается меня, то я чуть было не выпалил,
что я "из Хэммерсмита", но, сообразив, к какой путанице перекрестных
вопросов это приведет, стал сочинять более или менее правдоподобную версию.
Видите ли, сказал я, я так долго не был в Европе, что все здесь кажется
мне странным. Но я родился и воспитывался близ Эппингского леса{13}, точнее
в Уолтемстоу{14} и Вудфорде.
Прелестное место, вмешался Дик, очень живописное, ведь деревья там