"Тони Моррисон. Жалость" - читать интересную книгу автора

рассказывать, до чего подвержены хворостям дети, когда у них режутся зубки;
при этом не переставала крошить мясо, потом мешать его с изюмом, кусочками
яблок, имбирем, сахаром и солью. Лина придвинула ближе большую бутыль, и
вместе они затолкали туда приготовленную смесь. Затем Лина доверху налила в
бутыль бренди и заткнула пробкой. Недельки четыре постоит в холодке и к
Рождеству как раз будет готово - пойдет в пирог. Тем временем Хозяйка
опустила телячьи мозги и сердце в горшок со сдобренной приправами кипящей
водой. Потом обжарить в масле, добавить крутое яйцо ломтиками - ужин будет
сущее объедение!

Ставшая теперь совсем неуловимой, Горемыка постоянно где-то бродит,
плутает, обнимает виноградие лесное да болтает с травами. Беременность ее
скоро должна разрешиться, причем на сей раз младенец может, к несчастью,
выжить. А вот Хозяйка может преставиться, и что тогда? Когда-то баптисты
бесплатно помогали Хозяину строить второй дом, всякие службы и сараи и
весело валили вместе с ним сосны для столбов изгороди, но потом отношения
между ними и его семьей сделались куда холодней. Отчасти Хозяйка сама
виновата: очень уж негодовала на них за то, что они перекрыли ее детям
дорогу в рай, кикиморами вынудили скитаться, но также - Лина и эту
возможность не отметала - потому, что их пугала всепроникающая и вездесущая
Горемыка. В прошлые годы частенько то связку лососей принесут, то предложат
колыбельку, самим уже ненужную, Хозяйке сыночка нянчить. Диакон - тот
всенепременно: то корзинку земляники притащит, то гонобобели, иногда орехов,
а однажды припер целый олений окорок. Теперь, естественно, их ферму все за
версту обходят - в доме-то оспа! Что ни Уиллард, ни Скалли не заходят - тут
тоже, вроде, не на что обижаться, а Лине все равно щемит. Хотя ладно, все
одно - оба европейцы. Уиллард уже не молод, но продолжает отрабатывать
океанское плавание. Первоначальные семь лет растянулись, превратившись в
двадцать с гаком; по большей части он и сам забыл, за какие такие вредные
озорничества ему добавляли кабальный срок. Хотя некоторые припоминал - было
дело, чудил по пьянке. Но не только - еще вот: бегать пытался. Скалли же-
молодой, изящный, с белесыми шрамами, испещрившими спину, - все еще строит
планы. Отрабатывает контракт, доставшийся от матери. Он, правда, толком не
знает даже, сколько ему еще мучиться, но ходит гоголем: ведь он не то, что
Лина или Уиллард, ему до смерти ярмо терпеть не придется. Он сын женщины,
сосланной в колонии за "распутство и буйственное бесчиние", каковые свойства
ее поведения и на новых землях нимало не уменьшились. По ее смерти кабала
матери перешла на сына. Потом некто, объявивший себя его отцом, заплатил за
Скалли недостающую часть долга, но львиную долю своих расходов компенсировал
тем, что сдал мальчишку в аренду его теперешнему владельцу; сдал на время и
даже совсем небольшое, но о том, когда в точности оно истечет, самому Скалли
как раз и не сообщили. Лине он говорил, что существует гербовая бумага, в
которой все по закону прописано. Она поняла так, что бумагу эту он не видал,
а если бы и видел, разобрать в ней все равно ничего бы не умудрился. Одно
знал точно: при выходе на свободу он получит сразу столько, что хватит,
чтобы или коня купить, или к какому-нибудь торговому делу прислониться. К
какому торговому делу? - недоумевала Лина. Она подозревала, что, если день
свободы и большой получки скоро не настанет, он тоже пустится в бега и,
может быть, ему повезет больше, чем Уилларду. Скалли умнее, к тому же не
пьет - как знать? Но в душе она в этом сомневалась и считала его мечты о