"Тони Моррисон. Не бойся (= "Жалость")" - читать интересную книгу автора

когда его работа у нас завершится? Вот интересно, заберет он тебя с собой
или нет.
А я и вопросом таким не задавалась. Ни тогда, ни вообще. Я знаю: ты не
можешь ни украсть меня, ни в жены взять. Закон и то, и другое воспрещает.
Еще я знаю, что ты ушел, и я завяла, а ожила, когда Хозяйка меня к тебе
послала. Ведь я не убегаю, не потиху иду, я послана!
Все эти думы помогают мне идти. Идти без сна и отдыха, не позволяя себе
прилечь. Однако устала ужасно, и опять жажда мучит.
Шла-шла, смотрю, коровы между деревьев пасутся. Коли коровы в лесу,
где-то поблизости ферма или деревня. Ни Хозяин, ни Хозяйка не позволили бы
своей скотине таким вот манером вольно разгуливать - не так уж много ее у
нас. Выпас они обнесли загородкой: им навоз нужен, а не ссоры с соседями.
Хозяйка говорит, что Хозяин сказывал, в наших местах выпасные угодья скоро
вконец истощатся, и надо в другое дело вкладываться, потому что фермерства
недостаточно. Одни черные слепни того и гляди скот загубят, когда волкам не
успеть. Ферма живет и умирает по прихоти насекомых, а нет, так погода
добьет.
Вижу тропу, пошла по ней. Дорожка ведет к узкому мостику у мельничного
колеса в потоке. Скрип колеса и шум воды обрамляют тишину. Куры уже дремлют,
собаки еще не спущены. Сбегаю с берегового откоса, жадно хлебаю прямо из
ручья. Вода на вкус - свечной воск и ладан. Выплевываю налезшую в рот труху.
Укрыться бы где. Солнце садится. Вижу два домика. Оба с окнами, но света
изнутри не проглядывает. Еще какие-то строения, по виду сараи, откуда свет
может исходить лишь через открытые двери. Но они закрыты. Дымом не пахнет. В
чем дело? Должно быть, все куда-то ушли. Тут замечаю на холме за деревней
колоколенку - вот оно что: народ на всенощной. Решаю постучаться в дом,
который побольше - там наверняка хотя бы прислуга имеется. По пути к нему,
оглядевшись, замечаю чуть Дальше свет. Одно окно в деревне светится, решаюсь
идти туда. На каменистой тропе при каждом шаге спотыкаюсь, ступню царапает
сургуч. Начинается дождик. Слабенький. Его капли должны бы вобрать в себя
сладкий запах клена, о ветви которого бьются, - но нет, пахнут горелым
пером, будто птицу палили.
Стучу, почти сразу дверь отворяет женщина. Ростом много выше и Хозяйки,
и Лины, на меня смотрит. Глаза зеленые. Белый чепец, коричневое платье.
Из-под чепца рыжие пряди. Смотрит испуганно, ладонь выставила, будто я могу
силком ворваться. От себя ли ты, - спрашивает, - или кто стоит за тобой? Я
говорю, что вы... Одна я. Никого за мной нету. Ищу на ночь укрыться. Она
заглядывает мне через плечо налево, направо и еще раз спрашивает, неужто ни
защиты у меня нет, ни спутников. Я говорю, нет, мэм. Сузив глаза, она
спрашивает, откуда я такая - этого ли мира порождение или, может, иного?
Лицо каменное. Я говорю: этого, этого, мэм, никакого другого не ведаю.
Христианка или язычница? Да никакая я не язычница, - отвечаю, - хотя отец
мой, возможно. И где же он обретается? - спрашивает она. Дождь между тем
припустил. Да и от голода меня шатает. Я говорю: я знать его не знаю, а мама
у меня померла. Ее лицо становится мягче, и она кивает: а, сирота, стало
быть... ну, заходи.
Она сообщает мне свое имя - Вдова Илинг, но как меня зовут, не
спрашивает. Ты уж меня извини, - говорит она, - но тут у нас всякое бывает.
Что всякое? - спрашиваю. Зло многолико, - говорит, - но тебе это ни к чему.