"Тони Моррисон. Не бойся (= "Жалость")" - читать интересную книгу автора

буду спрашивать, а ты объясняй мне. И на миг Иов пожалел, должно быть, что
уже не от людей, столь же нетвердых на путях разума и таких же уязвимых, как
и сам он, не от людей с их суетными измышлениями наставление получает. Но не
так важно ему было, что приоткрыл его взору Господь мудрость Свою, как то,
что обратил Он на него Свое око. Только этого и желал Иов. Не доказательства
существования Всевышнего взыскался - нет, в том он никогда не имел сомнений.
Не подтверждения власти Господней - кто может ее не признать? Он взор Его
хотел привлечь, вот что! Не для того, чтобы признали в нем достойного или
отвергли как дрянь никчемную, а чтобы искру жизни в нем заметил Тот, кто
дарует ее и отнимает. Не торговаться жаждал; только бы отблеск на себе
узреть неизъяснимый.
Однако Иов-то что ж... Он был мужчина. Мужчинам нестерпима
незаметность. Но какую жалобу посмел бы Иов вознести, будь он женщиной? Да
если бы такая женщина-Иов и посмела, а Он снизошел бы до того, чтобы
поставить ее на место, показать ей, сколь безмерна ее слабость и неразумие,
что нового было бы в том? Что Иова потрясло и смирило, возвратив на путь
истинный, оказавшаяся на месте Иовлевом женщина знает сама, слышит в своей
жизни ежеминутно. Нет. Лучше ложное утешение, чем никакого, - решила Ребекка
и вновь стала слушать товарок по плаванию со вниманием.

- И он меня - раз! Ножом-то... Кровища повсюду. Я за живот схватилась,
думаю, нет! Не падать, девочка моя, только не в обморок, держись...

Тут женщины поблекли и исчезли, но осталась луна, обеспокоенной
подругой глядевшая с неба, бархатно-черного, как бальное платье благородной
дамы. Лина тихо посапывала, лежа на полу в ногах постели. В какой-то
момент - то есть давно уже, еще при жизни Джекоба, - просторное, невозбранно
принадлежащее ему место, прежде вселявшее в нее сладостный трепет, сделалось
незанятым. И пустота его была мучительной и гнетущей. Ребекка познала
утеснение одиночества - бесцветность била по глазам, беззвучие оглушало,
обездвиженность знакомых предметов таила смутную угрозу. А Джекоба нет и
нет. А Патриция с Линой - разве они чем помогут? А местные баптистки? Всю
душу вымотали разговорами, которые дальше огородов не простираются, когда не
воспаряют прямо к небесам. Женщины эти казались ей туповатыми - они были
твердо убеждены, что безгрешны, а потому свободны; что защищены, потому что
воцерковлены; что имеют право попирать чувства ближнего просто потому, что
живы и покамест здоровы. Новый избранный народ!
А сами-то, сосуды скудельные! - как все, как всегда, смотреть тошно.
Словно дети, иначе говоря, - однако лишенные при этом детской невинности и
любопытства. Их понятие о богоугодности еще более узко, чем у ее родителей.
Их послушать, кроме них (и тех, кто С ними во всем соглашается) спасения не
достоин никто. Впрочем, возможность к ним присоединиться они признают за
всеми, кроме сыновей Хамовых, сиречь негров. Ну, правда, существуют еще
папежи и племя иудейское - эти тоже окоснели так, что куда дальше-то... да к
ним еще целый перечень всяких разных других, кто захряс в грехе и
заблуждении. Всю эту их непримиримость всерьез не принимая (подобные попытки
отгородиться в конце концов свойственны всем религиям), Ребекка им не
прощала другого. Детей. Каждый раз, когда у нее умирал ребенок, она
притворялась, будто ее гнев вызван тем, что из-за них ее дитятко умерло
некрещеным. Однако правда состояла в том, что она не могла смотреть на их