"Тони Моррисон. Не бойся (= "Жалость")" - читать интересную книгу автора

хорошо получалось ухаживать за скотиной, и строил он ловко.
Трудов много, толку мало. Когда погода худо-бедно способствовала, Лина
ночи коротала с курами, пока Хозяин перед самым приездом жены за один день
не воздвиг вдруг коровник. За все время Лина не перекинулась с ним более чем
пятьюдесятью словами за исключением "да, сэр". Одиночество, горе и яростное
безмолвие сломили бы ее, если бы она не выкинула из памяти все шесть лет,
предшествовавших гибели мира. Лина не вспоминала ни игры с другими детьми,
ни заботливых матерей в драгоценностях тонкой работы, ни божественную
упорядоченность жизни, где все известно наперед: когда переходить на новое
место, когда собирать урожай, жечь костер, идти на охоту; как хоронить, чем
должно знаменоваться рождение, как поклоняться божеству. Она отбирала и
хранила то, что можно вспоминать, и отбрасывала остальное; эта
сосредоточенность сформировала ее всю - и внутри, и снаружи. Ко времени,
когда появилась Хозяйка, ее новое я стало почти совершенным. И подчинило
себе без остатка.
Под подушку Хозяйке Лина клала волшебные камешки; для свежести воздухов
раскладывала по комнате мяту, а для лечения ран во рту давала пациентке
жевать дягиль-корень - гнать надо, гнать из тела злых духов! Приготовила
самое сильное средство, какое ведала: сивец луговой, полынь, зверобой,
венерин волос и барвинок - все смешать, заварить, отжать и отваром поить
Хозяйку, протискивая ложку ей между зубов. Осина, осина, возьми ее трясину,
дай ей леготу! Задумалась: может, попробовать какие-нибудь молитвы (которых
довольно много преподали ей пресвитериане), но Хозяина молитвы не спасли, и
она решила - нет, дело зряшное. Хозяин-то ушел быстро. Сперва еще покрикивал
на Хозяйку. Потом шептал, просил снести его в третий дом. Громадный и теперь
совсем уж никчемный, когда нет ни детей, ни внуков, чтобы в нем жили. Некому
стоять, благоговея перед его великолепием и восхищаясь зловещими вратами, на
которые кузнец ухлопал два месяца. В их навершии друг с дружкой сплетаются
две змеи. Когда во исполнение последней воли Хозяина они расцепились, Лине
чудилось, будто она входит в мир, отягощенный заклятием. Что кузнец
выковал - это, конечно, безделица, тратить время на такое взрослому человеку
конфузно, но вообще-то он времени даром не тратил. Одну девчонку сделал
женщиной, второй спас жизнь. Горемыке нашей. Лисоглазой Горемыке с ее
черными зубами и нечесаной копной курчавых волос цвета заходящего солнца.
Хозяин ее из милости взял, не купил, нет, и было это уже при Лине, но до
появления Флоренс, а Горемыка до сих пор так и не вспомнила, откуда она и
что с ней приключилось, - говорит, на берег ее вынесли киты.

- Да уж конечно, какие там киты! - усмехалась Хозяйка. - Выдумает тоже!
Бродила ошалелая по воде Северной реки в стране могавков, чуть не утопла,
хорошо двое молодых лесорубов выловили. На берегу укрыли одеялом и привели
отца. Говорят, она жила одна на полузатопленном корабле. Думали, это
мальчишка.

Ни тогда, ни позже она так и не сказала, как там очутилась и где жила
раньше. Жена владельца лесопилки назвала ее Горемыкой и, как считает Лина,
угодила в точку. Всю следующую зиму полоумную девчонку подкармливали, а она
все норовила забрести куда-нибудь и потеряться, ничего не соображала, а уж
работала и того плоше - все время грустит, странная такая, да и взрослые
сыновья начали проявлять к ней повышенный интерес, в результате жена