"Тони Моррисон. Не бойся (= "Жалость")" - читать интересную книгу автора

ножницами. И, хотя на воскресные службы в церковь ее с собой не брали,
молиться перед завтраком, обедом и ужином ей полагалось со всеми вместе.
Однако добиться от нее униженности, мольбы, коленопреклоненной молитвы (ни
покаянной, ни благодарственной) не удалось: сколько она ни старалась,
окончательно изгнать из себя Мессалину не вышло, и пресвитериане расстались
с нею, не удостоив даже прощания.
И лишь много спустя, когда она мела однажды у Хозяина пол, тогда
земляной еще, старательно обходя метелкой из наломанных веток гнездо курицы
в углу, - одинокая, сердитая и обиженная, - она решила, наконец, защитить
себя, собрав обрывок к обрывку все то, чему научила ее умиравшая в муках
мать. Покопалась в памяти, напрягла воображение и кое-как сплотила воедино
забытые обряды; познания в европейской медицине соединила с местным
знахарством, Библию со сказаниями предков и припомнила - или придумала -
скрытый смысл явлений. Нашла, иначе говоря, свое гнездышко в этом мире. В
деревне баптистов ей ни утешения, ни места никакого не было, Хозяин сам был
там вроде и свой, да не совсем. Одиночество совсем бы ее сокрушило, кабы она
не открыла для себя отраду отшельника: самой стать частью движимой природы.
Она перекаркивалась с воронами, пересвистывалась с синицами, разговаривала с
растениями, болтала с белками, легко нашла общий язык с коровой и даже
доводы дождя сделались ей доступны. Ее досада на судьбу, заставившую
пережить всех родных и близких, отступила, когда она поклялась не предать и
не бросить никого, кто дорог сердцу. Воспоминания о деревне, населенной
мертвыми, мало-помалу потонули в золе, а на их месте возник единый главный
образ. Того огня. Как он быстро! Как решительно он пожрал все, что они
построили, все, что было их жизнью. Почему-то очистительный и до одури
красивый. Даже просто стоя перед камином или разжигая дрова, чтобы
вскипятить воду, она чувствовала сладкую дрожь возбуждения.
Ожидая прибытия жены, Хозяин развил бешеную деятельность, трудился не
покладая рук, чтобы хоть как-то подчинить себе окружающую природу. Не раз и
не два, принеся ему обед на какое-нибудь поле или лесную делянку, где он
работал, Лина заставала его со взором, устремленным в небо, - стоит, закинув
голову, будто в исступлении, не может поверить, как так эта земля
отказывается ему подчиниться. Вместе они кормили кур, ухаживали за
саженцами, сеяли зерновые и сажали овощи. А вот вялить пойманную рыбу - это
она его научила; она же научила, как угадывать приближение нереста, как
защитить урожай от набегов ночных расхитителей. И все же ни он, ни она не
знали, что делать, когда две недели подряд льет дождь или два месяца не
выпадает ни капли. Беспомощны они были и против черных слепней, налетавших
стаями, - от них и лошадь, и скотину охватывает безумие, в такие дни все
живое ищет спасения в доме. Лина и сама не очень-то много знала, видела
только, какой он неопытный земледелец. Она-то хоть умела отличать сорняки от
рассады. Не имея терпения (этого главного стержня фермерства) и не желая
ходить на поклон в соседнюю деревню, он навсегда обречен был страдать от
неожиданных издевательских перемен свирепой погоды, так же как и от
хищников, которые не знают - да и все равно им, - кому принадлежала их
добыча. Лина предупреждала, а он не послушался, использовал как удобрение
селедку, и только что высаженные овощи оказались безжалостно вырыты и
разбросаны: запах привлек полудиких соседских свиней. Не хотел он и тыкву
сажать на поле маиса. И понимал ведь, что ее побеги не дадут разрастись
сорнякам, а все равно: вот не нравится ему вид беспорядка! Зато у него