"Тони Моррисон. Не бойся (= "Жалость")" - читать интересную книгу автора

поодаль, даже не взглянул, а та так и застыла, обеими руками обхватив
скамеечку для дойки, словно эта тяжесть помогает ей не взлететь к небу.
Следовало сразу догадаться, чем дело пахнет, но Лина была уверена, что
Горемыка его внимание отвлечет и заслонит дуреху, прикроет собой, потому что
в такой охоте всегда она самая легкая добыча. Узнав от Хозяйки, что он
вольный, обеспокоилась вдвойне. Выходит, у него права те же, что у Хозяина.
Он может жениться, заводить собственность, ходить куда хочет и свой труд
продавать за деньги. Да, надо было сразу бить тревогу: его заносчивость
бросалась в глаза. Когда Хозяйка возвратилась, на ходу вытирая руки о
фартук, он опять приподнял шляпу, а потом сделал то, чего Лина никак не
могла ожидать от африканца: он прямо взглянул на Хозяйку (даже слегка сверху
вниз, потому что был высок ростом), долго и не мигая смотрел раскосыми и
желтыми бараньими глазами. Значит, ей говорили о них неправду: будто бы они
так смотрят - глаза в глаза - только на детей и любимых, а в отношении
других это неуважение или угроза. В городе, куда забрали Лину, после того
как большим огнем пожгли ее деревню, такая смелость со стороны африканца
служила законным поводом применить хлыст. Непостижимая загадка. Европейцы
могут, не моргнув глазом, резать беременных, старикам стрелять в лицо из
мушкетов, ревущих страшней медведя, и в то же время звереют, если неевропеец
посмотрит европейцу в глаза. Они могут запросто сжечь твой дом, а потом
будут кормить тебя, нянчить и воспитывать. Нет, лучше с каждым разбираться
отдельно, ведь иногда среди них и хорошие попадаются; потому она и спит
теперь на полу рядом с кроватью Хозяйки - всегда наготове: вдруг той
что-нибудь понадобится, да и Горемыку чтобы близко не подпускать.

Куда увезли мальчиков, она так и не узнала, ее же отдали в семью добрых
пресвитериан. Те сказали, что рады ей, потому что им нравятся местные
женщины, такие же работящие, как они сами, а местных мужчин они не одобряют:
вот еще - сидят себе на бережку целый день, рыбачат, а то еще охотятся,
точно какие-нибудь баре. То есть разорившиеся, конечно, потому что нет у них
ничего - ни землей, на которой спят, не владеют, ни вообще ничем; живут,
будто титулованные нищие. А ведь среди прихожан-то наших есть еще старики,
которые слышали или даже сами помнят, как карал Господь праздных и
нечестивых - насылал на гордые безбожные города черную смерть, жег страшными
пожарами, - так что остается только молиться, чтобы племя, из которого
происходит Лина, хотя бы поняло вблизи конца своего: то, что случилось с
ними, - лишь первый знак укоризны Господней, первая из семи чаш Его гнева,
из коих последней возвестит Он Свое пришествие и рождение нового Иерусалима.
Девочке дали имя Мессалина (на всякий случай), но звать стали сокращенно -
Лина: протянули, вроде как, соломинку надежды. Ей было боязно вновь потерять
крышу над головой, оказаться без семьи, наедине с пугающим миром, поэтому
она, чтобы им потрафить, согласилась принять на себя личину дикарки, которую
этим святым людям приходится поучать и воспитывать. Так, например, она
узнала, что купаться в реке голышом это грех; рвать вишню с дерева это
кража; а есть руками кашу из маиса преотвратно. Узнала, что больше всего
Господь ненавидит праздность, поэтому смотреть в пространство, мысленно
оплакивая мать или подружку, - значит навлекать на себя проклятие и
погибель. Одеваться в шкуры животных нельзя, это грех, оскорбляющий Бога,
поэтому ее одежду из оленьей шкуры сожгли, а ей выдали подобающее платье из
байки. Бусы с запястий срезали, волосы на несколько дюймов укоротили