"Тони Моррисон. Джаз " - читать интересную книгу автора

посвятить свое время после ужина исключительно тебе, а сами засыпают, едва
ты заговоришь, - от этого, знаете ли, можно стать необщительной, а вот этого
как раз мне бы и не хотелось.
Общительность в Городе это все. Приходится соображать, как быть
одновременно дружелюбной и неприступной. Когда улыбаться, а когда
отворачиваться. Иначе потеряешь власть над собой или, наоборот, окажешься во
власти посторонних вещей, вроде той жути, что случилась прошлой зимой. Люди
говорили, что да, конечно, времена нынче хорошие и деньги легкие, но по
улицам ходит беда и никто не застрахован от неприятностей, даже мертвые.
Доказательство тому - нападение Вайолет на покойницу во время похоронной
службы. И ведь трех дней не прошло с начала 1926 года. Умные головы следили
за приметами - погода, комбинации чисел, сны - и толковали, что грядут
всяческие несчастья. Что учиненный на похоронах скандал есть знак свыше для
праведных и залог будущих кар для нечестивых. Не знаю, у кого больше
амбиций, у этих вещунов или у Вайолет, но за суеверами, известное дело, по
части больших надежд трудно угнаться.
Миру исполнилось семь лет в ту зиму, когда Вайолет оскандалилась на
похоронах и ветераны на улицах еще донашивали свои армейские шинели. Да и
что лучше могли бы купить они на свои деньги и какая одежда плотнее скрыла
бы то, чем они гордились в 1919 году? Восемь лет спустя, за день до
безобразия, учиненного Вайолет в церкви, снег падает и, не тая, остается
лежать на Лексингтон и Парк-авеню, ждет, когда по нему покатятся телеги с
углем для печек, стынущих в подвалах. В больших пятиэтажных домах и в
деревянных домишках, пристроившихся между ними, люди стучатся друг другу в
двери и спрашивают, не нужно ли чего или наоборот можно ли чего
позаимствовать. Кусок мыла? Капельку керосина? Сала, курицы или свинины -
добавить в суп? Не идет ли у кого муж в магазин, если какой открыт? И нельзя
ли приписать скипидар в его длинный список, к которому приложили руку все
хозяйки по соседству?
Такой мороз, что больно дышать, но как бы ни уныло было зимой в Городе,
оно стоит того, лишь бы жить себе на Ленокс-авеню и не опасаться насчет
феев* и их вечных выдумок; тротуары здесь хоть и занесены снегом, но зато
шире, чем главная улица в родном городишке, и самые что ни на есть простые
люди приходят спокойненько на остановку, садятся в трамвай, дают кондуктору
монетку и едут, куда им заблагорассудится. А куда им может
заблагорассудиться, если все рядом? Вот тебе церковь, вот магазин, надо в
гости, пожалуйста тебе гости, женщины, мужчины, почтовые ящики, мебельная
торговля (правда, полных средних школ нет), разносчики газет, притончики со
спиртными напитками, парикмахерские (банков тоже нет), кафешки с танцами,
мороженщики, тряпичники, бильярдные, уличные базарчики, тотализаторы и любые
клубы, общества, организации, союзы, ордена, объединения, братства и
сестричества, какие только можно помыслить. Все пути, конечно, исхожены, и
есть дорожки, скользкие от постоянных набегов то одних, то других, там где
скрещиваются интересы многих, где есть что-нибудь притягательное или
волнительное. Что-нибудь такое страшненькое, с треском и блеском. Выбиваешь
эдак пробку из бутылки и прикладываешься к холодному стеклянному горлу.
Находишь себе на голову приключений или сам берешь других за глотку,
дерешься до упаду и улыбаешься, когда острие ножа проносится мимо тебя. Или
не мимо, какая разница. Да только поглядеть на это, и то здорово. И здорово
знать, что где-то там, в твоем собственном доме хозяйки составляют списки