"Александр Моршин, Валерий Лобачев. Азбука последнего ритуала " - читать интересную книгу автора

неизреченным..."
"Душа моя, душа моя, восстань, что спишь, конец приближается, тебе
нужно молвить, воспрянь теперь; да пощадит тебя Христос Бог, вездесущий и
всеисполняющий..."
Последование заканчивается молитвой священника о разрешении души
умирающего от всяких уз, об освобождении от всякой клятвы, о прощении грехов
и упокоении в обителях святых... Может быть, умирающий уже и не слышит
молитвословий, но - как и при крещении младенца - неприсутствие сознательное
не препятствует спасению по вере и молитве близких, собравшихся у его
смертного одра.
В "Большом Требнике" (гл. 75) есть еще особый чин на разлучение души
для отходящих долго и мучительно.


Последняя исповедь

"Поведать из себя", открыть сокрытое, утаенное, недоговоренное, может,
стыдное, может, очень личное - вот буквальный, общий для всех смысл слова
"исповедь". В христианстве исповедь - таинство покаяния. Смысл его через
покаяние "облегчить душу".
В повести Толстого к Ивану Ильичу по просьбе жены приходит священник.
Умирающий исповедуется и причащается "со слезами на глазах". Это добрые
слезы. "Когда его уложили после причастия, ему на минуту стало легко, и
опять появилась надежда на жизнь..." Так у Толстого с Иваном Ильичом, да и
то "на минуту", появилась надежда. Все же исповедь тяжелобольного - это
приуготовление к возможному или неизбежному концу. Христианин страшится
умереть без покаяния, ибо уверен, что в мире ином нераскаянные грехи станут
для него тяжким бременем.
Но исповедь страдающего, само приглашение к нему священника не означают
непременные проводы в мир иной. Таинства покаяния, причащения и елеосвящения
(соборования), по церковным понятиям, должны сопровождать христианина в
течение всей жизни. Другое дело, что даже те крещеные, кто и не помнит уже,
когда в последний раз и в церкви-то был, а не то что исповедовался, в
предчувствии смертного часа стремятся "облегчить душу". Священник же всегда
может учесть состояние человека, не привычного к исповеди, задавать вопросы
так, чтобы ответы были односложными.
Но вообще-то все это очень непросто. В пастырских поучениях об
особенном смысле предсмертной исповеди, причащения и елеосвящения митрополит
Сурожский Антоний (Блум) предупреждает, сколь ответственны - и даже опасны -
эти деяния и для священника, и для прибегающего к таинствам:
"Не надо "пугать" человека: "Вот, я тебя причащу, потому что - кто
знает - может быть, ты сегодня ночью умрешь..." (ведь это так воспринимается
больным человеком), а надо его успокоить и постепенно довести до его
сознания, как было бы замечательно для него, чтобы все его духовные силы
собрались воедино вокруг таинства причащения, причем не просто так, а как
результат очищения совести.
Из молитв на елеосвящении ясно, что мы ожидаем исцеления души, которое,
даст Бог, перельется и принесет исцеление и телу. Я думаю, что неверно
прибегать к таинству елеосвящения с единственной целью - получить телесное
здравие; это не некое "клерикальное лечение", это подлинное проявление