"Александр Моршин, Валерий Лобачев. Азбука последнего ритуала " - читать интересную книгу автора

на фоне чувства вины".
И тут я услышал слова утешения. Это был голос отца. Со всеми
характерными его интонациями. Я отчетливо помню, что это был не сон. Я
слышал распевное бормотание за стеной читающего Псалтырь, видел слабый свет,
проникающий в щель... И при этом - возле самого уха - тихий, успокаивающий,
старающийся мне что-то объяснить голос. Стал вслушиваться, пытаясь разобрать
слова... Но тут мне стало вдруг необычайно жутко. Ведь отец же умер! Его
нет! Он там - в гробу, мертвый!.. Я закричал. Побежал в другую комнату...
После этого отец уже не пробовал со мной "говорить", видимо, чтобы больше не
пугать меня.
А утром был вынос. Отпевать отца должны были в церкви Покрова Пресвятой
Богородицы села Акулово.
Я помню, как в самый момент выноса, когда гроб (по обычаю - "вперед
ногами", я уже знал это) пересекал дверной проем, бабушкина дальняя
родственница, высокая худая старуха, вдруг пронзительно дребезжащим голосом
запела-заголосила: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй
нас!" (Тогда я, конечно, не знал, что так положено по обряду - на выносе.)
Церковный чин отпевания отца тогда, в мои тринадцать лет, никак на меня
не подействовал. Я видел - или мне так казалось, - что мужчины относятся к
религиозному ритуалу - нет, не с иронией, а так, снисходительно. Женщины
крестились и кланялись, когда дьякон или сам священник, старенький, с редкой
седой бородой и нетвердым старческим голосом, покачивая кадилом, как
маятником, обходил гроб отца. По всем четырем сторонам гроба горели
светильники, и мы все в продолжение всего обряда стояли с горящими свечами в
руках.
Помню, что меня заинтересовал тогда дьякон. Молодой, высокий, красивый,
с черно-смоляными волосами и такой же черной, "интеллигентной" аккуратной
бородкой, он походил скорее на какого-нибудь молодого ученого, скажем,
физика, а не на служителя культа. Что-то невольно вызывало к нему симпатию:
может быть, взгляд - умный такой, добрый, или голос - крепкий, густой,
бархатистый. Я еще, помню, подумал тогда: "Неужели и он в Бога верит?"
Прошло лет двадцать, и я узнал, что дьяконом акуловской церкви Покрова
Богородицы служил тогда Александр Мень. Позже я, как и многие, ездил на
службы и проповеди отца Александра, тогда уже протоиерея, в другой
подмосковный храм - Сретенский в Новой Деревне, настоятелем которого он был
до конца жизни. Как и многие, я принимал от него благословение. А 11
сентября 1990 года был на панихиде и отпевании самого отца Александра.
В самом конце этой книги мы приведем замечательные размышления из его
проповеди - о смерти и жизни, о жизни как "школе вечности". Все мы в этой
школе учимся, все мы меняемся, но тайна смерти так и остается для нас
непостижимой.


Псалмы, панихида, ночное бдение

Материальное "обустройство" покойного мертво без обустройства
духовного. Близкие-христиане издавна знали, что и как для этого надо делать.
Пока готовили гроб, омытого и обряженного покойника клали на лавку,
застеленную соломой, в переднем углу или на стол лицом к иконам. Наступало
время послать за имеющим навык читать Псалтырь над телом новопреставленного.