"Александр Моршин, Валерий Лобачев. Азбука последнего ритуала " - читать интересную книгу автора

труда, а через разные причины... так что тут... очень трудно...
- Господь в своем милосердии призывает каждого... несть на лице зрения
у Бога... - тоненьким голоском начала послушница, а Степан нагнулся перед
набегающей веткой и крикнул:
- Держись!
Весело сыпал дождик на солнце, блестел на грядках телеги, на сытой
спине лошадки, нависал сверкающими каплями под дугой. Пахло грибом и елкой.
Повстречалось близ деревни стадо. Хандра-Мандра стоял у дороги, курил.
Увидала его Арина, сказала:
- Скончался братец-то...
- Да, Царство Небесное... отжил... - хрипло сказал пастух, стаскивая
шапку. - Когда хоронить-то?
Но они не слыхали. А он уже все знал: повстречал его давеча Степан.
На въезде нагнали горбачевского батюшку в тарантасе. Ехал батюшка на
сивой лошадке с псаломщиком, а семинарист правил, покуривая.
- На панихидку к вам, Арина Степановна! - крикнул батюшка. - Воля
Господня... Дали знать-то?
- Дадено! - крикнул, объезжая, Степан.
- Свечей-то, батюшки! - крикнула Арина.
- Всего-то взято-с! - успокоил ее баском псаломщик.
У дома стояла чья-то телега, и Степан по лошади признал
бородача-старосту из Шалова. Подумал: "Чисто по телеграфу им известно". И
только стали слезать с телеги, сказал:
- Монахи едут!
Обогнала батюшкин тарантас пара, с пристяжной на отлете: ехал отец
казначей в высоком клобуке и двое послушников.
Служили панихиду сперва горбачевские, потом монастырские. Сняли с глаз
пятаки, и опять усмотрели бабы, что все еще выглядывает из-под налившихся
век. Видела и Арина и думала, что ее черед. Молился в уголку Захарыч и
думал, что его черед. Видел глаза и Семен Морозов и думал, что его. И хоть
совсем не боялся смерти, а стал говорить себе, что не из его двора: Аринин
черед.
И никто не знал - чей".
Вот он - одновременно и благочестивый, и практичный, и суеверный "чин"
действий по покойнику. Тут и "дадено ли знать" куда и кому надо (и на
"фирму", и родным). И важный вопрос: "Сподобился ли?" - то есть успел ли
приобщиться святых тайн: причастился ли, исповедался ли. И ответ:
"Петровками-то говел". То есть в летний Петров пост совершал говение
постился, ходил на церковные службы, усиленно молился дома, подготавливаясь
к причастию и исповеди. А дальше - "весело сыпал дождик" - народная добрая
примета: солнечный, "слепой" дождик, а то и гром в ясном небе - знак того,
что упокоился добрый человек (так и в самый день смерти, и при похоронах).
Дождь, кстати сказать, вообще считался в народе добрым предзнаменованием в
начале всякого пути и всякого нового дела. Есть в этом рассказе и недобрая,
хотя, по совести сказать, пустая примета: покойник-де незакрытым глазом
кого-то еще на тот свет выглядывает.
Отдельно скажем про верблюда и ушко, про то, каково войти богатому в
Царствие Небесное. В греческом тексте Евангелия эта формула звучала не так
страшно: там сквозь иголье ушко надо было протянуть канат (kannata), но
русский книжник прочел "kamala" - слово, всем курящим, да, кажется, уже и