"Александр Моршин, Валерий Лобачев. Азбука последнего ритуала " - читать интересную книгу автора

причитала Софьюшка, только-только совсем живого видевшая Данилу Степаныча,
как он порадовался на первые огурцы. Огурец так и остался лежать на столе. И
Ванюшка, глядя на мать, ревел, растянув белозубый рот, передыхал и опять
ревел.
Прибежали соседи. Стоял в валенках и в полушубке на худых плечах Семен
Морозов и говорил едва слышно:
- Глаза-то закрыть надо... закрыть глаза-то...
Набежали бабы, заняли весь палисадник, трещал от ребят забор.
Надо было распоряжаться. Степан выгнал баб, чтобы не мешали, переложил
с Софьюшкой на простыню Данилу Степаныча и перенес в комнаты на сено. Так
распорядилась закаменевшая в своем горе Арина. Здесь принялись обмывать
двое, Арина и Дударихина мать, а Степан сел на брюхатенькую лошадку и
потрусил в город - сказать по телефону в Москву. Обмыли с молитвой, и
Дударихина мать спросила у Арины, можно ли взять обмылки. Арина отдала ей
белье: так всегда делалось. Потом принесли с террасы дубовый раскладной
стол, настлали свежего сена, накрыли простыней, обрядили покойного в чистое
белье, одели в новый халат, шитый на Пасху и всего раз надеванный - серый с
голубой оторочкой, расчесали затвердевшую бороду. Бабы увидали, что все еще
выглядывают глаза из-под век, пошептались: выглядывает еще кого-то себе.
Арина нашла два старых пятака - лежали у ней в мешочке в укладке вместе со
смертной рубахой и темным платьем, сшитыми загодя. Не первые глаза
закрывались этими пятаками. Положила Даниле Степанычу на глаза, и лежал он
покойно и важно, с разгладившимся широким лбом, руки одна на другой
восковыми ладонями, с парой больших медяков на глазах, как в темных очках.
Смотрели на него из уголка заплаканными глазами Миша и Санечка с
раздутой щекой, думали. А Софьюшка все рассказывала приходившим бабам, как
принесла она Даниле Степанычу огурчиков с огороду и как он радовался, как
велел сделать ботвиньицы и как все советовал ей выходить замуж.
А когда вернулся Степан из города, Арина велела запрячь телегу и
поехала за пять верст в женскую пустынь, взять монашек - читать.
И когда ехала она из пустыни с молоденькой послушницей и знакомой
старушкой-монахиней в черном шлычке, захватил их дождик в лесу, слабая
дальняя гроза. Стороной прошла туча, в стороне погромыхивало, а здесь только
кропило и не закрывало солнца. Был шестой час, солнце чуть косилось, и
солнечный дождик весело крапал по листьям орешника.
- Праведник помер, Царство Небесное... - сказала на дождик послушница,
засматриваясь в тихий зеленый свет рощи. - Какой дождичок-то!
- Дай-то, Господи! - вздохнула и перекрестилась Арина. - Уж так-то тихо
преставился... Дай-то, Господи!
- А сподобил Господь приобщиться-то? - спросила старушка-монахиня,
наклоняясь за Степаном перед низко опустившейся лапистой веткой орешины и
умывая дождем усыхающее лицо.
- Петровками-то говел, как же... - сказала Арина. - Какие уж у него
грехи! Переболел все...
- А вот как же сказано, что насчет того... - обернулся Степан, - что,
например, очень трудно им проникнуть... которые богатые... Даже верблюд
может чрез иглу пролезть... а им трудно... Это как?
- А не нам знать, а не нам знать, голубчик... - сказала старушка.
Сказано, буди милостив...
- Так-то та-ак... а вот известно, что никакой капитал не бывает от