"Кэтрин Морис. Услышать голос твой " - читать интересную книгу автора

нами было то, что им, под прикрытием своего профессионального положения,
было очень удобно подчиниться неизбежному; я же разрывалась на части. Хуже
того, они с помощью своих ученых степеней и туманной многословности могли
убеждать себя в том, что они "помогали". Я не могла позволить себе такого
обмана.
Я бежала наперегонки со временем. Либо я найду средство, которое на
самом деле поможет Анн-Мари, либо она будет навсегда потеряна для меня,
третьего не дано. Что-то было в аутизме такое, что значило для меня "живой
труп". Аутизм - это такое состояние, при котором ты как бы и здесь и не
здесь; человек без личности; жизнь без души.
Я была поставлена на колени.
Как трудно для женщины вроде меня - образованной, нетерпеливой,
азартной, принимающей близко к сердцу любую критику в свой адрес - писать о
молитве. Как я заметила, в некоторых кругах существует нетерпимость по
отношению к традиционным религиозным правилам и ритуалам, презрение в адрес
тех, кому с безнадежной детской непосредственностью хочется верить в
существование небесного Деда Мороза, этакого вечного папочку, который может
все поправить, включая зло и смерть. В течение нескольких лет я пыталась
уйти от этого цинизма, научиться не обращать на него внимания. Я провела
большую часть своей взрослой жизни в борьбе против всего того, что угрожало
моей вере.
Одной из таких угроз было мое близкое знакомство (после двадцати лет
католического образования) с недостатками моей любимой церкви: внутренние
распри, воинственные клики, каждая со своей правдой, проблема власти, вопрос
"божественного слова". Консерваторы и либералы поносят политику друг друга с
одинаковыми воплями. Это продолжается вот уже две тысячи лет и будет
продолжаться еще две тысячи. Церковь, слава Богу, все переживет.
Другая угроза атаковала извне: в извращенном, урбанизированном
обществе, в котором вращались мы с Марком, к приверженцам католической веры
относились примерно с таким же уважением, как к динозаврам.
Для меня религия значила многое, причем не все отличалось чрезмерной
добродетелью или заслуживало похвалы. Религия была бельмом на глазу у
антирелигиозной культуры, моим личным утешением в часы одиночества и грусти,
свидетельством моему умению выбрать направление и следовать ему, определить
цель жизни - цель, которая выше оценки окружающих, выше соблазна власти.
Религия была вероучением жизни и любви, спасением, убежищем, опиумом,
основополагающим принципом в мире хаоса.
Но иногда бывали моменты, когда религия давала мне нечто большее, что
питало мою несовершенную веру и заставяло меня забыть об оборонительной
тактике и пугающей потребности в упорядоченности и комфорте. Моя вера давала
мне никак не меньше, чем соприкосновение с Богом.
Иногда в моей молитве проскальзывали моменты, когда в тишине я
чувствовала, что могу открыться, услышать и постичь, мимолетно и
пронзительно, голос, не принадлежавший мне, присутствие Иного. Это то, что
невозможно передать словами. Я могу только сказать, последуя премеру гораздо
более талантливых и благочестивых, чем я, что это чувство - не счастье, хотя
в нем есть элементы радости, - это, скорее, трепетный страх. Мы так бедны
духом, так не приспособлены к свету и красоте. Рудольф Отто говорил о
"mysterium tremendum" - нечто столь величественном и непостижимом, что душа
склоняется в благоговении и трепещет перед своим Создателем.