"Кэтрин Морис. Услышать голос твой " - читать интересную книгу автора

тебя от любого зла.
Но если от Даниэля и Мишеля исходили как стресс, так и утешение, то
Анн-Мари была постоянным источником тревоги и боли. Она уходила в мир теней,
и я не знала, как можно было ее позвать. С каждым днем она казалась все
более погруженной в себя, в свой мир мечты, где она скиталась в одиночестве.
Мы теряли ее.
- Ты помнишь, как она когда-то говорила мне "Привет, папа!"? - сказал
Марк однажды вечером.
Когда это было? Неужели она в самом деле была такая дружелюбная и
общительная, неужели она когда-то была привязана к нам?
Мы попытались отследить момент в прошлом, когда она стала уходить в
себя. Мы достали альбомы с фотографиями и видеозаписи и потратили вечер на
их изучение, пытаясь что-то выяснить для себя.
Мы нашли несколько фотографий, где Анн-Мари - совсем еще крошка -
улыбалась прямо в объектив фотоаппарата, но чем старше она становилась, тем
реже она смотрела на снимающего ее человека, улыбаясь куда-то в сторону.
Мы также просмотрели видеозапись нашего отпуска в Испании. Всех детей
собрали на пляже, чтобы сделать групповой снимок. Марк снимал на
видеокамеру, а другой родственник фотографировал.
Анн-Мари, единственная из всех детей, начала плакать, когда их стали
собирать в группу. Тогда мы думали, что она чем-то расстроена - чем именно,
мы, разумеется, не могли знать. Может быть она устала, а может быть неловко
чувствовала себя в окружении такого количества двоюродных сестер и братьев.
Возможно ее беспокоил шум и беготня? Когда все закончилось через несколько
минут, она сразу же успокоилась.
Сейчас мы внимательнее присмотрелись к образу дочери на пленке и
почувствовали холодный укол прозрения. В тот короткий момент она была не
"расстроена", она была до ужаса напугана: она протягивала руки в сторону,
как будто хотела убежать; рот был открыт, из него был готов вырваться
крик. - Ты видишь это? - едва слышно спросила я Марка. - Да. Я взала в руки
несколько полароидных фотографий. Дети играли на площадке перед музеем
Метрополитэн. Даниэль забавно пожимал плечами, засунув руки в карманы, он
смеялся прямо в камеру. Анн-Мари сидела в своей коляске, ноги безвольно
болтались, глаза смотрели в пол, кончики рта были опущены вниз.
Мы чувствовали себя непростительно виноватыми за то, что не заметили
сразу, что Анн-Мари начала отдаляться от нас. Как мы могли ходить в
ресторан, поехать на свадьбу Дениса во Францию, делать что-либо, в то время
как с дочерью творилось нечто страшное? Как могли мы жить с ней в одном доме
и ничего не замечать? Врачи, с которыми мы встречались, уверяли нас, что мы
забили тревогу довольно рано, по сравнению с большинством случаев, когда
диагноз ставится только в 4-5 лет, после того, как обнаруживается, что дети
не в состянии находиться в яслях или детском саду. Но у нас было ощущение,
что мы предали свою дочь. Мы не увидели этого в течение года, мы не
прекратили этого раз и навсегда в самом начале, что бы "это" не значило.
Проблема была в том, что "этим" сейчас была наша дочь. Она "была"
аутистом, как кто-то "является" мужчиной или женщиной, низким или высоким.
Это было не похоже на те случаи, когда ребенок болен раком, или СПИДом, или
другой ужасной болезнью. Я ни в коем случае не хочу преуменьшить боль этих
трагедий, или сказать, что такие болезни легче переносятся - на семьях,
переживших такое жестокое невозможное горе, лежит особый груз. Я имею ввиду