"Кэтрин Морис. Услышать голос твой " - читать интересную книгу автора

- Отстань от меня, - хотелось мне закричать на сына, - перестань
задавать столько вопросов! Перестань без конца цепляться за мою юбку! Я не
могу! Я не в силах думать еще и о тебе сейчас!
Я научилась распознавать такие моменты и заставляла себя избегать их -
уходить в свою комнату и закрывать дверь, включать телевизор, чтобы
мультфильм отвлек Даниэля, - делать все, что могло купить несколько минут
тишины и покоя, в течение которых я могла взять себя в руки. "Ты этого не
сделаешь! - приказывал внутренний голос, собирая остатки рассудка, - ты не
выдашь своей паники и не поднимешь голоса на ребенка."
Но во мне кипел гнев, и это не давало мне покоя. Я постепенно
превращалась в вечно недовольного лунатика. Во мне было зло, и поэтому
другое зло овладело мной. Только злая женщина может сердиться на
собственного ребенка.
Необходим был какой-то перевес, какая-то защита против опустошающей
ненависти к себе, против горя, гнева, беспомощности.
Надо было научиться успокаиваться, компенсировать силы, хоть немного.
Каждый день я старалась выделить хоть несколько минут, чтобы побыть наедине
с Даниэлем. Эти моменты были коротки, но я старалась сделать их как можно
более наполненными и умиротворенными. За неимением другого выбора мне
пришлось пересмотреть свое понятие "времени с пользой".
Мы уходили в мою комнату, в то время, как Пэтси или Марк могли заняться
другими детьми. Я закрывала дверь и пыталась отключиться от мрачной
повседневности для того, чтобы направить свое внимание только для радостей,
забот и вопросов моего маленького сына. Мы читали книжки или говорили о
чем-то, что интересовало его. Я всегда старалась обнимать и гладить его как
можно больше, зная, что за день я одергивала его гораздо чаще, чем он того
заслуживал: "Не сейчас, Даниэль", "Позже", "Я это сделаю через минуту", "Мы
будем печь печенье завтра", "Тихо! Мама разговаривает по телефону".
Эти светлые моменты, проведенные с Даниэлем, были, как бальзам на рану,
нанесенную моему самоуважению.
По секрету от самой себя больше всего на свете мне хотелось быть
хорошей матерью: терпеливой, любящей и нежной, знающей, как формировать и
направлять юную жизнь, как мудро и правильно ее воспитывать. Несмотря на то,
что я воспринимала работу, как радость и с большим трудом достигнутое право,
которое должно быть доступно каждой женщине, я знала, что если бы мне было
предложено выбрать, какой дорогой пойти, то я, не колеблясь, предпочла бы
карьере счастье быть с детьми. Мне не раз уже приходилось сталкиваться с
полушоковой реакцией, вызванной нашим решением иметь троих (троих!) детей,
да еще и близких друг к другу по возрасту. На улицах Верхне-Восточной части
Манхэттэна мне случалось слышать немало удивленно-критических замечаний от
прохожих, часто сделанных далеко не самым любезным тоном, при виде
беременной женщины с двумя маленькими детьми. "Общественный контроль
рождаемости", - называла это явление одна моя подруга. Это было что-то вроде
полуобморочного ужаса, преобладающего среди рафинированной публики. На
коктейлях и приемах я научилась не принимать близко к сердцу
снисходительность двадцатипятилетних особ в нарядах от Армани и обуви от
Гуччи, карабкающихся изо всех сил по лестнице карьеры, и не тушеваться при
вопросе, который был квинтэссенцией Нью-Йоркской жизни: - Чем вы
занимаетесь? (Перевод: "Насколько вы привлекательны, престижны и
влиятельны?") Ответ (намеренно немного провокативный): "Я - мать". - О!