"Кэтрин Морис. Услышать голос твой " - читать интересную книгу автора

До сих пор не оправившаяся от родов, с грудью, опухшей и болевшей от
частых кормлений, с глазами, сухими от бессонницы, я чувствовала, как мой
мир выходит из-под контроля. Слишком много всего случилось: Рождество,
новорожденный Мишель и Анн-Мари, состояние которой, как казалось, ухудшалось
день ото дня. Телефон, и уход за детьми, и цветы, и аутизм. Вопросы,
вопросы, вопросы... и никто не может дать ответ. Даниэль, которого надо
выслушать, маленький, которого надо укачать. Рождественские огни и веселье
всюду кругом, и люди, с которыми надо говорить, и обеды, которые надо
готовить, и сдавленный плач поздно ночью.
Потери следовали одна за другой. Первым ушло прошлое. Весь прошедший
год предстал передо мной, моим глазам открылась пугающая пропасть между
реальностью этого года и нашим туманным восприятием этой реальности.
Анн-Мари была не такой, как все. Она отличалась не только от других
детей, но и от той маленькой девочки, которую, мы думали, что знали. Кого мы
знали? Несмотря на наши волнения, мы смотрели на нее, как на нормального
ребенка с нуждами, желаниями и даже занятиями нормального ребенка.
Но эти занятия (сейчас мы видели их в новом свете) были такими
бессмысленными, такими ненаправленными, такими странными.
Снова и снова она использовала какой-то один предмет, - например, клюв
своей игрушечной птицы, - чтобы с помощью него указывать и касаться других
предметов. Если она не могла найти эту птицу, то подбирала какой-либо другой
острый предмет - палку или ложку - и ходила по дому, молчаливо трогая им
стены, мебель, ножку пианино. Она часто подходила и подолгу останавливалась
напротив камина, водя пальцами туда-сюда по решетке. В ее комнате мы
частенько находили ее забившейся под свою кроватку, где она могла бесконечно
сидеть, уставившись на маленькую пружинку на перекладине кровати. Она тянула
и отпускала ее, тянула и отпускала, снова и снова.
Рождество пришло и ушло. Зародился серый, не предвещающий ничего
хорошего Новый Год. Я смотрела на свою маленькую девочку, и видела
незнакомое дитя, которое я не могла понять.
Оторванные от своих иллюзий, мы внезапно почувствовали, что Анн-Мари,
будто чужая нам. Нет, она не была просто "робкой", она не испытывала ни
малейшего интереса или любопытства по отношению к кому-либо вокруг, включая
свою семью. Сейчас, когда это было доведено до уровня сознания, я вдруг
поняла, как должен вести себя робкий ребенок. Она бы пряталась за
материнскую юбку и осторожно выглядывала из-за нее; с опаской, она все-таки
смотрела бы в глаза чужого. Ее мать была бы для нее надежной опорой. С
помощью убеждений, ласки и нежных прикосновений, она бы позволила уговорить
себя выйти и постепенно сдалась бы.
Но Анн-Мари была совсем не такой. Она не была стеснительной: она просто
не обращала внимания на окружающих и очень часто избегала их, и ее
собственная мать не была исключением. Ее тянуло к пустынным местам: к углам
комнат, к пространству за шторами, за креслами. Она никогда не искала меня,
если я находилась в какой-нибудь другой части квартиры. Вместо этого она
часами играла с одной полюбившейся игрушкой или с ковром. Когда к нам
приходили гости, она, в лучшем случае, бросала на них мимолетный взгляд, а
потом поворачивалась и уходила, несмотря на все попытки гостей расположить
ее к себе. При этом ее лицо абсолютно ничего не выражало.
Нет, она не была их тех детей, которые поздно начинают говорить. В ее
запасе было всего несколько слов, большинство - существительные, а в