"Юнна Мориц. Рассказы о чудесном" - читать интересную книгу автора

напиток, вдруг вспомнил: "Лимонад делают из лимона, но лимон из лимонада уже
не сделаешь никогда".
В ту минуту калитка распахнулась и вошла полная старуха в морковном
халате и ситцевой кепке. Она по-свойски села к столу, съела два бутерброда с
сыром, запила вином и тут же из кармана достала маленький бумажный пакетик с
содой.
Соду из пакетика она высыпала себе на высунутый язык и съела ее, не
поморщась.
- Я, Трифончик, без соды помираю, будто в меня керосину налили, как в
примус. Пш-ш-ш! - испустила она с наслаждением благотворную отрыжку. -
Давай, Гришенька, спать ложиться, я за тобой пришла, тебя маменька ждет. Ты
же знаешь, она без тебя во всю ночь глаз не сомкнет, таращиться будет! Идем,
мой пончик, я тебе сказочку расскажу!
- Не-е-ет, - сказал Гриша, глядя куда-то в свою собственную даль, - я
здесь буду спать. Я буду спать с братом. Он же приехал всего на три дня. Ты
скажи маме, что три дня буду я спать здесь, с братом. А потом всю жизнь с
ней.
- Гриня, мы же с тобой договаривались! Разве нет? Ты свое мужское слово
держать должен! Кто свое мужское слово не держит, как надо, тот - тьфу! -
инфузория! Его каждая моль в бараний рог согнет и съест в один присест.
- А бараньи рога никто не ест. Они, тетя Мотя, очень твердые и
невкусные.
Может, бараний рог мечтает всю жизнь, чтобы его слопали, а всем он не
по зубам. Вот бедный! - увиливал Гриша от главной темы. Она, эта тема спанья
непременно вблизи матери, была его мучительным детским стыдом и позором в
присутствии старшего брата, которого он увидел сегодня впервые и успел
полюбить - ни за что, за так, за то, что - брат, и все тут!
Отец подливал себе и Трифону чай из пузатого узбекского чайника с
красно-золотыми боками. Он слушал бубненье и вопли Трифона, глядя в крепкий
коричневый чай, и не обращал как бы никакого внимания на битву младшего сына
с превосходящими силами противника.
Алеша встал и пошел к калитке.
- Ты куда? Я с тобой! - вдруг очнулся отец и взглядом рванулся к Алеше,
не успев отереть с лица паутину какой-то немой, затаенной мысли.
Алеша ему улыбнулся. И отец улыбнулся в ответ виновато и весело.
Закрывая калитку, Алеша услышал, как Гриша сказал тете Моте:
- Человек! Мы же - братья!
Алеша поднялся по склону и увидел шелковицу, где была привязана лошадь.
Лошадь дремала, но, услыхав шаги, встрепенулась. Она узнала Алешу во
тьме, и он дал ей три куска сахара, и сам съел три куска - ему было не по
себе, на него накатила волна отвратительной слабости, лицо стало холодным и
влажным.
И, стараясь вернуть себе кровное тепло, которого не даст человеку
никакой ни огонь, ни жар - только кровь, Алеша вдруг вспомнил вот это из
"Кавказского пленника":

Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром покидает он
Ночлега кров гостеприимный.