"Юнна Мориц. Рассказы о чудесном" - читать интересную книгу автора

Издали видел Алеша свет китайского фонарика и саклю. Там на веранде
зажгли верхний свет, и в одном из окон сакли тоже что-то затеплилось.
"Свеча, может быть, - подумал Алеша, - при Пушкине были бы свечи". И он
улыбнулся, потому что вдохнул глубоко и услышал, как чудно пахнет живая
лошадь, живая гора, поросшая живой травой и живыми кустами живой акации, и
живой шелковицей...
Просто стало Алеше легче, его сердце, скачущее, как лошадь, схрупало
три куска сахара и теперь мчалось дальше, весело согревая живую кровь,
которая вмиг обсушила жарким ветром его лицо, орошенное смертным по ттом и
стянутое колючим льдом.
Отец подошел, и обнял, и поцеловал Алешу в макушку. Он сказал:
- Этот тип свалился, как сковородка с гвоздя. Но завтра мы будем одни.
И послезавтра мы будем одни. И я, Алеша, кое-что тебе объясню... Это ты не
видел меня три года. А я тебя видел... каждый день. Где бы ни был, о чем бы
ни думал... Не говоря уж о том, что я дважды в месяц езжу в командировки в
Москву, чтобы глянуть, как ты там... ну, идешь в спортивную школу. Завтра!
Все завтра! Завтра я напишу твой портрет! Завтра я смогу с тобой
говорить о серьезных вещах... Ты даже не представляешь себе, из-за какой
чепухи люди в молодости... в молодости они так беспощадны друг к другу! А в
моем уже возрасте... они безгранично терпимы. Спать! Все будет завтра - и
силы, и время, и слова!
Алеша пошел за отцом по узкой тропе, облитой лунным сиянием, пошел
сквозь кустарник, замгленный пылью и пухом, сквозь дикий сад, отливающий
черной зеленью и серебристой - с изнанки. Отец закурил, и дым его сигареты
струился через плечо, на Алешу, и с каждым шагом Алеша вдыхал этот дым, хоть
он ему не был сладок. Но кто-то устроил так, что выдох отца приходился на
вдох сына. И как ни старался Алеша изменить это ритмом ходьбы, ничего у
Алеши не получалось, не выходило ему облегчения - на каждый выдох отца все
его существо отвечало вдохом: выдох - вдох, выдох - вдох... Алеша
почувствовал, что он выдыхается, прибавил шагу и обогнал отца. Там, впереди,
воздух был чист и легок, и в черноземе неба сверкали крупные, круглые
звезды, шевелясь в своих лунках и бесшумно в них проворачиваясь.
Гриша лежал в раскладушке, упираясь локтем в брезент и держа на ладони
свою пшеничную голову.
- Я тебе постелил, - сказал он Алеше.
И Алеша увидел у другой стенки кровать, накрытую одеялом с белым
отогнутым уголком. Он разделся и лег, потянувшись, как кошка, и весь
наполнился тем блаженством, той дивной, все утоляющей благодатью, которая
так сладко поет о божественном происхождении наших трудов и нашей усталости.
Гриша громко зевал - до слез, но ни за что не хотел засыпать. Завелась
в нем тревога, предчувствие, расплывчатая, но звонкая грусть - на тайном
ветру дрожал ее ледяной колокольчик. Он вылез из раскладушки и тихонечко
потащил ее к Алешиной кровати, шлепая по полу босыми ногами.
- Алеша... ты спишь?
- Не-е-ет! - отвечал Алеша сквозь дрему.
- Расскажи мне сказку, Алеша. Мне страшно, когда я не сплю, а темно.
- Ну, слушай. Слушаешь?
- Слушаю, слушаю! Я весь слушаю.
- Погнался волк за двумя зайцами - и обоих поймал! Притащил за уши