"Юнна Мориц. Рассказы о чудесном" - читать интересную книгу автора

как платят ему? Смешно сказать, но несравнимо! Я продал своего "Арфиста" за
семьсот, а он свой "Хор скворцов" за тысячу двести!
- Да ешь ты и пей! Успокойся! Ты - чудный художник. И я всегда тебе
помогу, хоть не всегда могу помочь сам себе. Чимкелов - несомненный оболтус
и такой же художник, как я - балерина. Но ты, мой друг, вскормил его, и
вспоил, и вывел в люди, свято надеясь, что тебя он не тронет и в грозный час
защитит от других таких же оболтусов. А у него изменились планы, и он на
тебя плевал. Кстати, именно потому, что знает тебя как облупленного.
Никогда, Трифон, не дружи с подлецами, они ненавидят родителей, учителей,
никогда не возвращают долги, незабвенно мстят за добро - и обожают, когда им
дают по морде. По морде - это их как-то успокаивает и освежает. Про это
много написано, ты книги читаешь?..
Алеша сидел на высокой скале, ел жаркое и видел небо прямо перед собой.
Снаружи оно состояло из сине-багровых газов, из набрякших грозой
облаков, золотящихся мимолетно... из птиц, обезумевших от электричества
дальних летучих и жгучих молний, средь которых есть шаровые... из
одуванчиков, дыма и всего, что за день туда улетело. Но внутри оно состояло
из горящих камней, из раскаленных гигантских шаров, эллипсов и гремящих
пустот. Там шумело сизое древо Млечного Пути, и наша Земля ползла по нему,
как голубая букашка.
И, холодея, сжимались какие-то звезды до размеров, в которых они
предстают перед нами ночью. А другие звезды вновь разгорались, и несметные
солнца ритмично пульсировали - золотые снаружи и черные в сердцевине, а
другие солнца сгорали и коченели. И была среди этих миров изначальная
точка - точка самодостаточности, божественная воля Вселенной, сама себя
создающая и все - из себя самой. И меня, и Гришу. И отца, и мою маму... А
где Гришина мама и куда она?.. Эту мысль Алеша не стал рассматривать и
самозащитно вернулся на землю, где Гриша тормошил его за локоть и чем-то
крайне был удивлен.
- Что ты видишь там, куда ты смотришь? - спрашивал Гриша Алешу.
Алеша улыбнулся ребенку чудесным образом, как бы из своего тайного
далека, где был он за миг до того, размышляя над первопричиной всех жизней,
которая так мучит подростков и всех мудрецов нескончаемой древности.
Алеша знал, что Земля и Вселенная - совсем не такие, какими они
представляются житейскому глазу. Ведь у бабушки часто гостили знаменитые
ученые, и к чаю они приносили невероятные, глазам не доступные новости о
земле и о небе. И, хотя Алеша уже у кого-то прочел, что глаза - это часть
нашего мозга, вынесенная наружу, он большей частью жил своим внутренним
зрением, ему доверял все сильней. Внутренним зрением он мог останавливать
образы и разглядывать их так долго, как было ему надо для усвоения сути. А
при надобности, он мог также вызывать эти образы вновь и вновь, во всей их
подробности и неясности, чтобы внутренним зрением в них углубиться и кое-что
прояснить, а кое-что окончательно затуманить в надежде на мудрость будущего.
Людям же, которые в эти времена общались с Алешей, казалось, что он
спит с открытыми глазами.
- Что ты видишь там, куда ты смотришь? - снова и снова спрашивал Гриша.
- Вижу баранчика, который полез на Луну, чтобы стать кудрявым, как
тучка. А там, на Луне, очередь лет на триста. Тучка займет очередь, пролетая
мимо, а лет через сто плюс сто плюс сто ее очередь как раз и подойдет, когда
она снова соберется из капель и мимо Луны пролетать будет. А баранчик триста