"Даниил Лукич Мордовцев. Авантюристы (Историческая повесть времени царствования Екатерины II) " - читать интересную книгу автора

всего в сенях... Она как-то сразу, казалось, возмужала и похорошела. Чаще и
чаще стала она задумываться и стала какой-то рассеянной, путала счет в
узорах, мешала цвета в гарусах...
- Добрая Дунюшка! - говорила, глядя на нее, Марья Дмитриевна. - Она за
моим горем убивается.
- Я так... ничего...
И Дуня бросилась целовать свою благодетельницу, плакала.
- Письмо! Письмо! - торжественно провозгласила рыженькая Маша.
Все встрепенулись. Марья Дмитриевна побледнела, но, по-видимому,
обрадовалась. Дуня побежала к Маше.
- Где взяла письмо? - торопливо спросила она.
- У почтальона... Вот еще ломака! Не хотел мне отдать.
Дуня свободно вздохнула, и серые глаза ее вспыхнули: в них засветилась
радость.
Ляпунова читала: "Долго не писал вам, матушка, потому что две недели
был болен горячкою, которую прервали кровопусканием".
- Так вот отчего он не писал.
"Об обстоятельствах прежнего моего дела, за которым я сюда приехал,
доношу вам, что те люди, которые прежде заумничали кожу содрать по своей
привычке, но теперь усовестились несколько, хотя немногим, стали
поблагосклоннее; но лишь военные обстоятельства и прочие, которые после
начатия сего дела случились, препятствуют, и их ничем, как терпением,
невозможно превозмочь. Если вы захотите потерпеть несколько месяцев, да и
должно для того, что переменить нельзя. Теперь я поздоровею и скоро буду и,
приехавши, обо многом вам имею что говорить, того всего на бумаге описать
невозможно".[19]
- Что делать! Надо ждать, - сказала несчастная вдова со вздохом.
Но ни конца дела, ни своего адвоката она не дождалась: последнего она
больше в глаза не видала.

XVI. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗГНАННИКА

Прошло еще два года.
В начале сентября 1794 года с митавского тракта переехал через русскую
границу какой-то путешественник в небольшой дорожной коляске, запряженной
тройкой сытых рослых коней.
При прописке вида в пограничной таможенной конторе оказалось, что ехал
в Москву по торговым делам митавский купец Эвальд Эрнест Юргенсон, видный
белокурый мужчина лет за сорок. На таможне он говорил по-русски, по-видимому
хорошо владея этим языком. С ямщиком также говорил по-русски.
Видно было, что это богатый купец. Когда дорогой, в каком-нибудь селе,
он останавливался на постоялом дворе, чтоб покормить лошадей или
переночевать, то из его дорожного сундучка появлялись на стол не простые
серебряные нож, ложка и вилка, но позолоченные; когда он писал что-либо на
ночлеге, то вынимал из того же сундучка хрустальную чернильницу и песочницу
в золотой оправе и богатом футляре; а когда брился, вынимал бритвы с
дорогими черенками.
Когда они доехали уже до Московской губернии, то в Звенигородском
округе Юргенсон завел со своим ямщиком такой разговор:
- Карп, а Карп! Ты дремлешь?