"Альберто Моравиа. Дом, в котором совершено преступление" - читать интересную книгу автора

спятила. - Она в нерешительности посмотрела на свою руку; потом, сморщив
лицо, стала с усилием стаскивать тесное кольцо с пальца. Стянув, она подошла
к Локашо и насильно сунула кольцо ему в руку. - Вот ваше кольцо. А теперь
уходите.
Пароди посмотрел на нее, на шубу, потом на Локашо, вертевшего кольцо в
руке и еще более походившего в своем смущении на барана, который, нагнув
голову, застыл в глупом удивлении. Он разразился неприятным смехом.
- Ну, если начать все возвращать, я, право, не знаю, как мы это
кончим...
- Мой муж заплатит вам все, до последнего чентезимо, - сказала она все
с тем же полным отчаянья достоинством. - Уходите же...
- Заплатит? А откуда он деньги возьмет? - спросил Пароди. Но все же
сделал шаг к двери.
Локашо последовал за ним, повторяя:
- Да, откуда он деньги возьмет?
- Уж во всяком случае, не из собственного кармана... Может быть, у
Варини... Или же у Монари...
Но ни насмешки, ни издевки, ни оскорбления, ни угрозы не трогали
женщину. Стоя посреди комнаты, ока уже больше не повторяла в бешенстве
"вон!" и только подталкивала их к двери неумолимым, гневным взглядом. Пароди
и Локашо, словно не в силах выдержать этот взгляд, пятились и скоро
очутились на пороге.
- Вы еще об этом пожалеете, - сказал с угрозой Пароди, чье лицо и даже
лоб под густыми белокурыми волосами покраснели от ярости. - Помяните мое
слово, пожалеете!
Неистово размахивая руками, он надел пальто с помощью Локашо, который
внешне был гораздо спокойнее, и вышел, хлопнув дверью. Локашо же одевался
долго. Смиренный, кроткий, лицемерный, он, казалось, ждал слова или знака от
Де Гасперис, стоявшей посреди комнаты. Чтобы оттянуть время, он даже стал
чистить рукавом шляпу, упавшую на пол. Но женщина ничего не сказала и даже
не пошевельнулась.
- До свиданья, синьора, до свиданья, Валентино, до свиданья, Монари,
сказал он наконец, раскланиваясь. И маленький, весь закутанный, то и дело
оглядываясь через плечо в надежде, что она его окликнет, он тоже ушел.
Когда за Локашо закрылась дверь, к Де Гасперис вернулось ее обычное
достоинство хозяйки дома, она извинилась перед Туллио за сцену, при которой
ему пришлось присутствовать. И добавила на прощанье, что даст ему о себе
знать завтра.
Тем временем муж ее стоял у карточного столика, опустив голову, словно
в раздумье, и бесцельно тасовал карты. Туллио поцеловал у женщины руку,
попрощался с Де Гасперисом, который, казалось, его не слышал, и наконец, к
огромному своему облегчению, вышел на воздух.
Этот вечер его совсем доконал. Неспособный ни о чем думать, он вернулся
домой, с наслаждением залез под одеяло и заснул как убитый. Но, то ли под
впечатлением недавней сцены, то ли по другой причине, спал он очень плохо.
Он часто просыпался, ему снились сумбурные, тяжкие сны; то ему было жарко и
он сбрасывал одеяло, то холодно - и он ощупью отыскивал его в темноте;
какая-то досада вплеталась в эти отрывочные видения и не оставляла его ни на
миг. Но понемногу он успокоился, и ему приснился более связный и цельный
сон, который запомнился надолго.