"Альберто Моравиа. Дом, в котором совершено преступление" - читать интересную книгу автора

одно время так жаждал и без которых теперь охотно обошелся бы. Он избегал не
только упоминаний о своем предложении, но даже самых отдаленных намеков,
которые могли бы вызвать Де Гасперис на разговор о ее затруднениях. И все же
уловки его оказались тщетными, потому что женщина, почувствовав, что может
на него рассчитывать, не хотела лишиться отдушины, которая была ей так
необходима, и Туллио после короткого и обманчивого возврата к прежним
сдержанным отношениям не знал, куда деваться от ее откровенности. Сначала
это были только вздохи, намеки, недомолвки. Он благоразумно уклонялся от
ответа. Но однажды он, зная, что она была приглашена в гости, спросил,
почему она отклонила приглашение. Она тотчас же с горькой искренностью
ответила, что не могла пойти, потому что у нее только одно вечернее платье,
то, которое на ней, слишком старое и поношенное для такого приема. При этих
словах Туллио онемел, он не знал, как быть. Да, она несчастна, он чувствовал
это с самого начала, и одно время в своих благородных фантазиях он видел в
этом лучшего союзника своим планам. Но теперь, когда она высказалась с такой
откровенностью, он испугался. Как будто долгом его было тотчас купить ей
новое платье. Он постарался увести разговор в сторону и стал ее уверять в
туманных выражениях, что она немного потеряла, отказавшись от приглашения,
все эти светские развлечения - пустое дело. Но женщина его не слушала. Она
была вне себя, хотя внешне сохраняла спокойствие и, утратив всю свою
замкнутость, вовсе не намерена была дать себя утешить такими доводами. Этот
прием, на который по вине мужа она не могла пойти, был последней каплей,
переполнившей чашу горьких унижений. Благоразумные убеждения не могли
успокоить ее старую обиду, так что она даже не потрудилась возразить Туллио
и, не обращая внимания на тот явный испуг, с которым он принял это
проявление доверия, обрушила на него целый поток жалоб. Вот уже десять лет,
как она борется, чтобы отучить мужа от мотовства. В начале супружества они
были богаты, уважаемы, имели друзей, но муж становился все беспечней, и вот
деньги, друзья, уважение - все исчезло, и они оказались здесь, в жалкой
лачуге, с этими тремя сомнительными друзьями, и у нее нет ни платьев, ни
драгоценностей.
- Мне пришлось все продать... все, - сказала она с горьким
спокойствием, проводя рукой по шее и пальцам другой руки. - Я все отдала,
чтобы уплатить его долги... все... ожерелье, кольца... а ведь у меня было
столько вещей, фамильных драгоценностей и, кроме того, его подарки, которые
он делал мне перед свадьбой, когда мы еще любили друг друга... Все, все...
Она повторяла это "все", проводя ладонями по шее и глядя перед собой
широко раскрытыми глазами. Туллио, полный смутного страха, не смел
шевельнуться и даже дышать. Она замолчала на миг, потом снова начала
жаловаться. Краснея, она рассказала, как муж довел ее до такой жизни. Она не
осмеливалась даже бывать с ним в тех немногих домах, где их еще принимали.
Она говорила быстрым шепотом, то и дело оглядываясь через плечо на игроков.
Один раз муж явился безобразно пьяный в дом, где она была в гостях; она чуть
не умерла от стыда. Знакомые стали приглашать ее все реже, а потом и вовсе
забыли о ней.
- А ведь подумать только, у меня было такое блестящее положение в
свете! - продолжала она, глядя прямо перед собой застывшим взглядом.
Подумать только, ведь моя мать - урожденная Дель Грилло... и стоило мне
только захотеть.... только захотеть... все было бы иначе...
Она снова умолкла, а Туллио, не зная, куда деться от ее излияний,