"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

революционер ты или контрреволюционер. Вот было бы здорово оставить все как
есть: Маурицио, пять миллионов, фильм, полноценность, неполноценность - и
гулять в свое удовольствие, наслаждаться жизнью, не зная забот и печалей".
Должно быть, воодушевленный моим доверительно-дружеским тоном, "он" с
ходу выдает себя: "- Да, да, да, давай прогуляемся. Хватит с нас политики и
кино. Закадрим-ка лучше какую-нибудь иностранную туристочку, скажем, вон ту,
что бредет к Пьяцца-дель-Поло одна-одинешенька. Помнишь, в прошлом году?
Подъехали мы к одной немочке, хоть и не первой свежести, зато с шилом в
заднице. Как бишь ее? Труда. У нее еще был пунктик насчет буйных оргий
древних римлян и сладкой жизни нынешних. Ну мы ее и ублажили. Поехали за
город, в лес под Рончильоне, вышли на опушку к самому полю, подальше от
нескромных глаз, и устроили там - как ты это назвал? - хеппенинг в языческом
духе. Короче, оттянулись на славу. Ты, голый волосатый червяк, просто умора,
с гордо вздернутой головой, увенчанной поверх лысины полевыми цветочками, -
ни дать ни взять цезарь на закате империи. Я, в пике формы, тоже с потрясным
венком из полевых цветов, скажем так, на шее. А немочка, этакая Гретхен в
белом лифчике и трусиках, с непривычки обгорела на солнце, и вся красная,
как рак" носится с фотоаппаратом и без передыху щелкает нас с тобой. Ты еще
пустился в пляс босиком по траве, и я, как мог, отплясывал с тобой, а
немочка покатывалась со смеху и назвала тебя... как она тебя называла? - Бог
Пан.
- Точно, бог Пан. А потом мы стали ее догонять, ты и я, а немочка все
убегала, через кусты ежевики... хотя убегала она скорее для вида, на самом
деле искала подходящее местечко, чтобы развлечься. И нашла - под деревом, в
густой траве, там уже побывали другие парочки, трава была хорошенько
примята, тут же валялся использованный презерватив, короче, готовое ложе.
Немочка взвизгнула, упала и замерла, расставив в ожидании меня ноги и
прикрыв глаза ладошкой. Ах, какой чудесный денек! Ну я и позабавился! Весь
был разбит и выжат как лимон, но счастлив, да, счастлив.
- Вот ты каков, - холодно замечаю я. - Стоило мне сказать, что сегодня
чудесный день, а ты уж подбиваешь меня на какие-то дешевые потехи с
потрепанными туристками. Пойми же наконец, что многое - нет, все изменилось
внутри меня, а значит, и между нами! Никаких туристок. Сейчас мы снимем
деньги, вернемся домой и немедленно примемся за работу.
- Ты хотел сказать: "Сниму деньги, вернусь домой и примусь за
работу", - язвит "он".
- Ах так, значит, когда тебе нужно, ты говоришь "мы", а когда нет -
переходишь на "ты".
- Извини, но какое я имею отношение к твоим политическим поползновениям
и творческим амбициям? - Какое отношение? В этом-то и заключается наша
трагедия. К сожалению, никакого. Зато если бы ты выполнял свой долг как
следует, то имел бы отношение, и еще какое.
- О каких это долгах речь? Никому я ничего не должен.
- Твой долг - не загребать одному себе весь жар любви, коль скоро ты
один из тех, кто им согревается.
- Интересно, а кто же еще, кроме меня? - Я.
- Снова-здорово: сублимация.
- Именно. Отказываясь подчиниться процессу сублимации, ты только
обнаруживаешь свою антисоциальность.
- Анти... чего? Это еще что за фрукт? - Противоположность социальности.