"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

грусти, придающей законченный характер ее прошлому, исполненному
опрометчивых поступков, ошибок, но вместе с тем и великодушных, отчаянных,
непримиримых порывов Словом, закадровый голос Изабеллы рассказывает нам
некую сказку. О чем? О молодости, наивной и неопытной, зато готовой рискнуть
самой жизнью ради идеи или общего дела. Сами того не понимая, молодые люди,
входившие в группу, пережили героические мгновения юности во время
неудавшейся революционной акции. Такие мгновения случаются в жизни только
раз; и в них, как в первой любви, сгорают все юношеские иллюзии.
Под конец я сознательно слегка разгорячился, как это бывает, когда
пересказываешь сюжет фильма продюсеру, стараясь во что бы то ни стало его
заинтересовать. Однако, даже со скидкой на профессиональный лиризм, не
думаю, что слишком отошел от моих истинных чувств. Да, я действиительно
полагаю, что настанет время и целое поколение (поколение Маурицио) будет
воспринимать бунтарство как героическое проявление молодости. Да, я убежден,
что молодость - это героическая пора в жизни человека, и неважно,
проявляется ли этот героизм (назовем его биологическим) в политике, как в
случае с Маурицио и его группой, в искусстве или культуре, как было в моем
случае, в далекой уже юности.
Думая об этом, смотрю на Маурицио; в ответ он молча смотрит на меня.
Чтобы нарушить это неловкое молчание, поспешно добавлю: - Ты попросил меня
взять в качестве прототипов фильма членов твоей группы. Так я и сделал. Я
старался придерживаться полученных от тебя данных. Изабелла - это Флавия,
Родольфо - это ты. Отец Изабеллы - это отец Флавии. Мошенника-антиквара я
написал с самого себя. И так далее.
Тут Маурицио решается заговорить. На его скорбном, непроницаемом лице
средневекового пажа не отражается никаких эмоций.
- Скажи честно, а последнюю фразу - насчет героических мгновений
юности - ты тоже ввернул в сюжет для Протти? А ведь точно, и как это он
догадался? Застигнутый врасплох, отвечаю: - Я понимаю, что эта фраза
рассчитана скорее на внешний эффект. Но ты же сам прекрасно знаешь, что
иначе с продюсерами нельзя.
Маурицио закуривает, втягивает в себя дым и спрашивает рассеянным
тоном: - Если мне не изменяет память, кроме высказывания из Маркса, мы с
Флавией заложили в основу фильма и эпизод из жизни Сталина. Как по-твоему,
какой именно? Отвечаю будто по-заученному: - Когда Сталин был безвестным
грузинским революционером, он участвовал со своими боевиками в экспроприации
тифлисского банка.
- И как прошла операция? - На редкость удачно. Сталин и его товарищи
завладели крупной суммой денег. Чтобы не соврать, добыча составила двести
пятьдесят тысяч рублей.
- И что они потом сделали? - Что сделали? Известно что - революцию.
- Странно, судя по твоему наброску, можно подумать, будто после
экспроприации тифлисского банка Сталин отошел от политической деятельности и
уже как частное лицо стал заниматься, ну, скажем, торговлей кавказскими
коврами. Будто и сама экспроприация сохранилась в его памяти, точно овеянное
ностальгической дымкой воспоминание о героической молодости, сказка, которую
можно рассказывать внукам зимними вечерами у пылающего камина.
Ага! Приехали! Улавливаю холодные, насмешливые нотки баловня судьбы:
поначалу он ослабил петлю на шее несчастного пасынка, а теперь властно
напоминает ему, кто из нас двоих всесильный хозяин, а кто жалкий слуга.