"Ги де Мопассан. Пьер и Жан" - читать интересную книгу автора

Итак, тот, кто является поборником чистой психологии, только на то и
способен, чтобы подставлять самого себя на место каждого из персонажей в
тех разнообразных положениях, в какие он их ставит, ибо он не в силах
изменить свои органы, те единственные посредники между нами и внешним
миром, которые навязывают нам свои восприятия, определяют нашу чувстви-
тельность, создают в нас душу, существенно иную, чем у других. Наше вос-
приятие, наше познание мира, приобретенное при помощи наших органов
чувств, наши понятия о жизни - все это мы можем только частично перенес-
ти на те персонажи, чью сокровенную и неведомую сущность мы собираемся
раскрыть. Таким образом, только самих себя всегда и показываем мы в об-
лике короля, убийцы, вора или честного человека, куртизанки, монахини,
юной девушки или рыночной торговки, потому что нам приходится ставить
перед собой такую проблему: "Если бы я был королем, убийцей, вором, кур-
тизанкой, монахиней, девушкой или рыночной торговкой, что бы я делал,
что бы я думал, как бы я действовал? Мы разнообразим свои персонажи
только тем, что меняем возраст, пол, социальное положение и все условия
жизни нашего я, которое природа ограничила непреодолимой стеной органов
восприятия.
Умение здесь состоит только в том, чтобы не дать читателю угадать это
я под различными масками, предназначенными скрывать его.
Но если, с точки зрения полной точности, чистый психологический ана-
лиз является спорным, он может всетаки дать нам столь же прекрасные про-
изведения искусства, как и всякий другой метод работы.
Вот сейчас появились символисты. А почему бы и нет? Их мечта как ху-
дожников достойна уважения; особенно же ценно в них то, что они сознают
и не скрывают, как трудно создать произведение искусства.
Надо быть поистине слишком безумным, слишком смелым, слишком заносчи-
вым или слишком глупым, чтобы еще отваживаться писать в наше время! Пос-
ле стольких учителей, до такой степени разнообразных по своему характеру
и по многосторонности своего гения, можно ли сделать что-нибудь, что уже
не было бы сделано, сказать что-нибудь, что уже не было сказано? Кто из
нас может похвастаться, что написал страницу или фразу, какие еще никог-
да не были написаны? Когда нам приходится читать, - нам, до того пресы-
щенным французской литературой, что самое тело свое мы ощущаем как некое
тесто из слов, - случается ли нам найти хоть строчку, хоть мысль, кото-
рая не была бы уже привычной для нас или, по крайней мере, предугаданной
нами?
Человек, ставящий себе целью только развлечь своих читателей уже зна-
комыми приемами, пишет, с уверенностью и простодушием посредственности,
произведения, предназначенные для невежественной и праздной толпы. Но те
художники, над которыми тяготеет вся литература минувших веков, те, кого
ничто не удовлетворяет, кому ничто не нравится, потому что они мечтают о
лучшем, кому все кажется уже отцветшим, кто всегда ощущает свое твор-
чество как бесполезную и пошлую работу, судят о литературном искусстве
как о чем-то неуловимом, таинственном, что лишь слегка приоткрывается
нам на некоторых страницах величайших мастеров.
Двадцать стихов, двадцать фраз, которые нам случается иной раз прочи-
тать, потрясают нас до глубины сердца, как изумительное откровение, но
стихи, следующие за ними, похожи на любые другие стихи, проза, текущая
дальше, похожа на любую другую прозу.