"Ги де Мопассан. Гостиница" - читать интересную книгу автора

уши - он был так пронзителен, что Кунци вытянул руки, отталкивая выходца с
того света, упал вместе со стулом и растянулся на полу.
Пес проснулся от шума и начал выть, как всегда воют испуганные псы. Он
бегал по кухне, пытаясь понять, откуда им грозит опасность, потом,
остановившись у двери, стал нюхать под ней, втягивая шумно воздух и рыча,
шерсть у него вздыбилась, хвост встал торчком, как палка.
Вне себя, Кунци вскочил и, подняв стул за ножку, закричал:
- Не входи, не входи, не входи, не то убью!
И пес, взбудораженный этой угрозой, начал яростно облаивать невидимого
врага, на которого возвысил голос его хозяин.
Понемногу Сам утихомирился и опять лег у огня, но голову он так и не
опустил, глаза его беспокойно блестели, из груди вырывалось глухое рычание.
Ульрих тоже немного опомнился, но еле держался на ногах от одуряющего
страха. Он достал из буфета бутылку водки, и залпом выпил стакан, потом
другой. Голова у него закружилась, по жилам пробежал лихорадочный огонь, он
приободрился.
Весь следующий день он ничего не ел, только пил водку. И несколько дней
кряду провел в беспамятстве. Стоило ему подумать о Гаспаре Гари - и он тут
же хватался за бутылку и пил, пока не падал, охмелев до бесчувствия.
Уткнувшись носом в пол, он храпел, мертвецки пьяный, весь словно ватный. Но
стоило выветриться обжигающему и дурманящему напитку - и в мозг молодого
проводника, как пуля, вонзался вопль "Ульрих!", он просыпался и вскакивал,
все еще шатаясь, держась за мебель, чтобы не упасть, и звал на помощь Сама.
Тогда пес, тоже как будто обезумевший, бросался к двери, скреб ее когтями,
грыз длинными белыми клыками, меж тем как его хозяин, запрокинув голову,
жадно, большими глотками, точно студеную воду после долгого бега, пил водку,
которая опять усыпит его мысли, и воспоминания, и этот сокрушительный ужас.
За три недели он прикончил весь запас спиртного. Но беспробудное
пьянство лишь притупило страх: как только спасительной водки не стало, этот
страх вспыхнул еще яростней, чем прежде. Навязчивая идея без устали сверлила
Ульриха; усугубленная одиночеством и почти месячным запоем, она все глубже
въедалась в его сознание. Он метался теперь по своему жилью, - так мечется
по клетке дикий зверь, - поминутно прикладывая ухо к двери, проверяя, не
ушел ли враг, и, отгороженный стеной, бросал ему вызов.
А стоило усталости взять верх и Ульрих, наконец, задремывал, как
знакомый вопль снова поднимал его на ноги.
И вот однажды ночью, подобно трусу, доведенному до исступления, он
бросился к двери и распахнул ее - он хотел увидеть того, кто кричал, и
заткнуть ему глотку.
В лицо ударил холодный ветер, пронизал до костей, и Ульрих захлопнул
дверь, запер ее, не заметив, что Сам выскочил наружу. Потом, стуча зубами,
подбросил дров в огонь и сел у очага погреться, но в этот миг кто-то,
тихонько скуля, начал скрестись в стену.
Задрожав, он дико крикнул:
- Убирайся прочь!
В ответ раздался долгий жалобный визг.
И тогда ужас окончательно лишил его разума. Он повторял - "Убирайся!
Убирайся!" - и вертелся как волчок, пытаясь найти, куда бы ему понадежнее
спрятаться. А тот, снаружи, бегал вдоль дома и скребся, по-прежнему скуля.
Ульрих кинулся к дубовому, доверху уставленному посудой и припасами буфету,