"Уорд Мур. Дарю вам праздник" - читать интересную книгу автора

нерадивости в чем-то не успел. Будь сам себе хозяином. Только так ты
добьешься того, чего хочешь.
Она говорила об ответственности и долге так, будто это гирьки для
взвешивания ценности человека; но предметы более возвышенные, вроде любви
или сострадания, не упоминались никогда. Не хочу сказать, что мы были
какой-то особенно пуританской семьей; я знал, что наши соседи
волей-неволей смотрят на мир столь же сурово. Это я постоянно был
виноватым и оттого беззащитным; не только из-за желания продолжать
учиться, но из-за чего-то еще - неопределенного, но возмущавшего мою мать
настолько, что она не могла простить меня ни на минуту.
Детские мои потасовки с Мэри Маккачн имели самые естественные
последствия, но в один прекрасный день она сочла, что я слишком молод для
нее, и обратила свои зазывные взоры куда-то в другую сторону. Я, в свою
очередь, приударил за Агнес Джонс - очаровательной юной женщиной, вдруг
вылупившейся из худющей пацанки, которую я всегда мелко видел. Агнес
отнеслась к моим устремлениям сочувственно и поощряла меня, как могла.
Однако ее планы относительно моего будущего сводились к тому, что вот я на
ней женюсь и примусь помогать ее папеньке на ферме - а на такую карьеру я
мог рассчитывать и дома.
Конечно, я и сам был не подарок: я с аппетитом ел трижды в день и
привык спать в кровати. Я прекрасно знал, как на меня смотрят и как
усмехаются. Здоровенный увалень семнадцати лет, ленивый настолько, что
палец о палец не ударит; только шляется туда-сюда, витая в облаках, или
лежит, уткнувшись носом в книжку. Ах, жаль, жаль, ведь Бэкмэйкеры - такие
трудолюбивые люди! Могу себе представить, как на фоне общей моей
расхлябанности поразила бы мою мать та энергия, с которой я обращался с
Агнес.
Да нет, я вовсе не был растленным малым и не слишком отличался от
других парней из Уоппингер-фоллз, которые мало того, что срывали цветы
удовольствий везде, где могли, но зачастую делали это силком, а не
уговором. Я не обдумывал этого специально и подробно, но ощущал едва ли не
все время, насколько, в сущности, мир вокруг меня скуден любовью.
Непререкаемая традиция поздних браков породила идиотски раздутое
преклонение перед целомудрием, имевшее два следствия: во-первых, за
поруганную честь сестер и дочерей неукоснительно мстили, и общество не
делало ни малейших попыток помешать самосудам, а во-вторых, тайные связи,
по скотски теша тщеславие, стали еще слаще. Но и возмездие, и распутство
совершались как бы машинально, они вызывались ситуациями, а не страстями.
Возрожденцы (*15) - а мы, сельские жители, от всей души любили этих
странников, которые время от времени появлялись у нас, чтобы поведать нам,
сколь мы грешны - осуждали нас за распущенность и ставили нам в пример
добродетели наших дедов и прадедов. Мы внимали их советам - но с
поправками, которые делали эти советы приемлемыми для нас; конечно,
странники совсем не того хотели.
А вот как я последовал наставлению матери быть себе хозяином. Долг по
отношению к ней и к отцу лучше всего, видимо, было уплатить, освободив их
от тяжкой необходимости содержать меня - ведь я не чувствовал себя
способным начать содержать их. Мысль о том, что у меня перед родителями
есть еще и моральные обязательства, долго сидела гвоздем у меня в голове;
я сомневался, вправе ли поступить по отношению к ним так, как велел долг