"Уорд Мур. Дарю вам праздник" - читать интересную книгу автора

в городишках к нему добавлялись еще и вагоны конки, едущие по уложенным
посреди булыжных мостовых стальным рельсам.
Вечерело, когда я пересек Спайтн-Дайвил-Крик (*18) и вступил на землю
Манхэттена. Между мною и городом простиралась теперь дикая пустошь; там и
сям торчали лачуги скваттеров, выстроенные из старых досок, бочарных реек
и прочей рухляди. Тощие козы да шелудивые коты выискивали, чем поживиться,
среди чудовищных нагромождений битых бутылок. Мутные ручьи, вслепую тычась
то в одну, то в другую гору отбросов, пробивались к рекам. И без слов было
ясно: вот край изгоев и беглецов, мужчин и женщин, которых как бы не
существует и которых закон терпит лишь до тех пор, пока они носа не кажут
из своих ужасных трущоб.
Как ни чуждо, как ни отвратительно было мне это место, двигаться
дальше, чтобы попасть в город уже в сумерках, мне никак не хотелось;
однако вряд ли среди лачуг можно было отыскать место для ночлега. Сойти
хоть на шаг с почтового тракта с его упорядоченностью, его
цивилизованностью - и затеряешься в зловонном хаосе навек. Чадом
изломанных судеб несло оттуда, и я ощущал опасность.
Но затем угасавшее сияние дня высветило словно из другого мира
перенесенный сюда особняк, угодья которого еще не захватила жадная до
чужого шпана. Он был разрушен, окружавшие его когда-то сады едва
угадывались в месиве дикого кустарника и сорных трав. По-видимому, некий
сторож или смотритель до сих пор либо, по крайней мере, до самого
последнего времени, оберегал это жалкое величие; я не мог поверить, что
здание и деревья могли долго сохраняться здесь, не будучи, что называется,
раскуроченными напрочь.
Уже почти стемнело, когда я, продвигаясь со всей возможной
осторожностью, набрел на ветхую беседку. Крыша ее провалилась; все
подступы к ней плотно прикрывали заросли матерых роз - они будут хорошей
защитой от любого нежданного посетителя, так я решил, продираясь сквозь
них и в кровь исколов себе все пальцы. Как укрытие от непогоды беседка,
скорее всего, не отличалась от обыкновенного шалаша - но то, что она до
сих пор стояла, доказывало, на мой взгляд, что она надежнее.
Я вытянулся на влажных досках и забылся беспокойным сном, тревожимый
странными видениями: будто старый особняк полон выходцев из прошлого,
умоляющих меня спасти их от обитателей трущоб, а дом их - от
окончательного разграбления. С трудом выдавливая слово за словом, я
пытался объяснить, что бессилен - как это часто бывает во сне, я и впрямь
стал бессилен и не мог сделать ни единого движения, - что не в моей власти
изменить судьбу; они стонали, заламывали руки и пропадали один за другим.
Кое-как, однако, мне удалось поспать; а поутру судорожное напряжение мышц
и боль в костях сошли на нет по мере того, как я, волнуясь все сильнее,
приближался к городу.
А возник он вокруг внезапно - словно это не я дошел наконец до
скопища неподвижных зданий, а дерево и камень, сталь и кирпич вдруг сами
взметнулись со всех сторон.
В 1938 году население Нью-Йорка насчитывало около миллиона человек;
после окончания Войны за Независимость Юга оно росло очень медленно - и,
тем не менее, вместе с полумиллионным населением Бруклина, по всей
видимости, представляло собою самое большое скопление людей в Соединенных
Штатах. Конечно, нечего было и сравнивать его с крупными центрами