"Рита Мональди, Франческо Сорти. Imprimatur: В печать " - читать интересную книгу автора

- Значит, мы можем остаться здесь навсегда, - сделал я вывод, уже
ощущая, как давят на меня массивные стены постоялого двора.
- Отнюдь. Успокойся, да разве ты и без того не проводишь здесь
безвыходно все дни и ночи? Я редко видел, чтобы ты отлучался, так, верно,
привык уж.
Оно конечно. Мой хозяин взял меня к себе из сострадания, поскольку я
был один-одинешенек на всем белом свете. Ну я и трудился на него от зари до
зари.
Вот как это произошло. В начале весны Пеллегрино покинул Болонью, где
служил поваром, и отправился в Рим, где после кончины его кузины г-жи
Луиджии де Грандис Бонетти ему достался "Оруженосец". Бедняжка отдала душу
Господу вследствие нападения двух цыган, покушавшихся на ее кошелек.
Тридцать лет содержала она постоялый двор, сперва с мужем Лоренцо и сыном
Франческо, потом одна, и все шло хорошо, заведение было на прекрасном счету,
путешественники со всего света останавливались в нем. Почитание, с коим
Луиджия относилась к герцогу Орсини, владельцу особняка, в чьих стенах
располагался "Оруженосец", подвигло ее назначить его своим единственным
наследником. Однако герцог не имел ничего против того, чтобы Пеллегрино
(имевший на содержании жену, незамужнюю взрослую и малолетнюю дочерей)
продолжил дело своей кузины.
Это было пределом его мечтаний, он умолял герцога довериться ему.
Однажды ему уже представилась такая возможность, но он ее упустил:
дослужившись на кухне у одного богатого кардинала до стольника, резавшего
мясо, был уволен по причине своей горячности и несдержанности на язык.
Как только Пеллегрино устроился неподалеку от "Оруженосца" в ожидании,
когда его покинут несколько временных постояльцев, я явился к нему,
запасшись рекомендацией священника ближайшей к постоялому двору церкви
Санта-Мария-ин-Постерула. С наступлением знойного римского лета его жена,
ничуть не обрадованная перспективой стать содержательницей постоялого двора,
отправилась с дочерьми в Апеннины, к родне. Их возвращение намечалось на
конец месяца, и подсобить Пеллегрино, кроме меня, было некому.
Разумеется, я был не лучшим помощником на свете, но старался как мог
угодить. И даже когда все дневные труды были окончены, я и тогда искал
повода быть полезным. Появляться одному на улице мне было боязно (жестокие
шутки моих сверстников были тому причиной), и потому я с головой уходил в
работу, как верно подметил Кристофано. И все же мысль, что придется провести
много дней взаперти, показалась мне невыносимой.
Шум на первом этаже затих, Пеллегрино с постояльцами поднялись к нам.
Вспышка гнева ни к чему бы все равно не привела, лишь вымотала его, а заодно
и тех, кто пытался его обуздать. Кристофано повторил свое заключение, и
постояльцы немного успокоились, все, кроме моего хозяина.
- Я их всех поубиваю! - взревел он, вновь теряя самообладание.
И добавил, что в результате этой истории он разорится, поскольку никто
больше не пожелает останавливаться в "Оруженосце", как, впрочем, и выкупить
у него постоялый двор, чья цена и так понизилась из-за проклятой трещины;
что ему придется погасить все долги, чтобы приобрести другое заведение; что
он впадет в нищету, но что сперва он расскажет обо всем этом в палате
держателей постоялых дворов, пусть это и бесполезная затея. Его мысли стали
путаться, он сам себе противоречил, нес околесицу, из чего я и вывел, что он
улучил минутку и приложился к бутыли греческого вина, которое очень уважал.